Забайкальцы. Т.2 - [9]

В прозрачной воде Егор видел темно-желтое дно реки, ближе к берегу усеянное коричневой галькой, кое-где перламутром сверкали половинки раковин, стайками мелькали юркие рыбки. На берегу в бурых, оголенных зарослях тальника сочно краснели кусты спелой боярки.

— А черемухи-то сколько! — воскликнул Егор, указывая на куст, густо усыпанный черными блестками крупных ягод.

— Вот еще куст, еще.

— Ох и сладкая она теперича. Вот у нас по Борзе… — начал было Тихон, но в это время раздался командирский бас Фрола:

— Подбивай к левому берегу!

Все снова ухватились за шесты, действуя ими, как веслами, а где помельче, упираясь в дно.

Место для зимовья выбрали недалеко от Тынды, остановили плоты у подножья крутой каменистой горы, северный склон которой покрывали могучие лиственницы, сосны и кедры. Мимо протекала горная речушка, а из-под горы бил студеный прозрачный родник.

К вечеру на этом месте заполыхал костер, а в лесу застучали топоры, зашаркали пилы. На постройку зимовья употребили и бревна разобранных плотов. Бревна к месту постройки тащили волоком, уцепившись за веревку человек по шесть, лишь братья Балябины действовали иначе: они поднимали бревно, Фрол за комель, Семен за вершину, и, положив его на плечи, доставляли на место.

К вечеру второго дня зимовье было готово просторное, с нарами, земляным полом и двумя окнами из береста, стекла к ним Семен догадался привезти от Шкарубы. Печь сложили из дикого камня, обмазав его глиной, и вечером в ней ярко полыхали сухие лиственные дрова, озаряя трепетным светом кутнюю стену, стол, сколоченный из обтесанных топором досок, такую же скамью в углу и чурки вместо табуреток.

Около печки хлопотал Тихон, готовил ужин, все остальные, кто сидя, кто лежа, разместились на нарах, отдыхали. В полутьме из разных концов зимовья точками светились огоньки самокруток, дым от них струйками стекал к печной трубе.

Лазо, все эти дни работавший наравне с другими, теперь отдыхал, лежа на мягкой пырьевой ветоши — Егор накосил ее на поляне шашкой и застелил ею все нары. Лазо, улыбаясь в темноту, слушал, как Киргизов говорил о своем сегодняшнем выходе в лес. Привалясь спиной к печке и очень довольный удачной охотой, Киргизов рассказывал, попыхивая трубкой:

— Только я поднялся на увал, сразу вот за той сопкой, смотрю — и он вышел на закраек, саженях в ста пониже меня. Винтовка у меня надежная, пристрелянная — и как прицелил ему под левую лопатку, так с первой же пули готов, голубчик.

В этот вечер только и разговоров было что про охоту, про коз, что настрелять их в ближайшие дни надо десятка два, а то и больше, не только ради мяса, но и ради шкур. Мясо коз можно прокоптить охотничьим способом, а шкуры козлиные выделать и пошить из них к зиме унты и даже доху. Ведь на ночь придется выставлять караулы, а зимой без дохи на карауле гиблое дело.

— А как шить будете? — заговорил молчавший весь вечер Лазо. — Ни дратвы, ни инструмента…

— Все найдется, Сергей Георгиевич, — ответил Семен. — Подошвы к унтам накроим из гураньих шеек, шкура там толстая, и переда из них же будут. На шитво жилки, они покрепче дратвов. Я их из этого гурана уже повытягивал, унтов на двое хватит. Иголки у нас найдутся, шилья наделают из гвоздей, а больше нам ничего не надо.

— И шить сумеете?

— А чего же. Да не один я, — вон Ушаков, и Корнеев, и Тихон умеют. В неделю всех унтами обеспечим.

Пока разговаривали, Тихон приготовил ужин, пригласил всех отведать свежины.

Ели при свете лучины, усевшись кружком на нары, ноги под себя, по-монгольски. Перед каждым Тихон положил на куске бересты по здоровому куску отварного мяса, а на средину круга — хлеб и ведерный котел чаю.

Егор ухитрился и есть вместе со всеми, и в то же время светить, держа в одной руке горящую лучину и поминутно обламывая на ней нагоревшие угольки о край глиняного горшка. Он еще утром договорился с Корнеевым и Семеном Балябиным, что раз они тут самые младшие в чине, то должны исполнять все домашние работы: заготовлять дрова, подносить воду, помогать Тихону чистить картошку, сделать светец из лучины.

Фрол положил на нары обглоданную кость, вытерев ладонью усы, оглянулся на своего вестового:

— Спасибо, Тихон, и тебе, Степан Сидорович, спасибо за хороший ужин, давно не едал такого.

— Да, ужин замечательный, — согласился Лазо и тоже поблагодарил Киргизова и Тихона.

— И сервировка-то под стать ужину, — пошутил Богомягков, — тарелки деревянные, салфетки из бересты, и мебель, и люстра, как в хорошем ресторане.

Разговоры, шутки и смех долго не смолкали в этот вечер. Не принимал в них участия лишь один Иван Швецов. В полушубке, опоясанном патронташем, и с винтовкой, он стоял возле куста черемухи, шагах в двадцати от зимовья, чутко прислушивался к ночным шорохам. Ему первому выпало нести охрану нового лагеря.

ГЛАВА V

Зима в этом году наступила в половине ноября. Скованная льдом, надолго затихла бурливая Тында, белым саваном покрылись сопки, пушистым инеем укутана тайга. Мороз, наверное, градусов на сорок, но Егору тепло в гураньих унтах, в таких же рукавицах, в полушубке и в козьей дохе, которую совсем недавно сшил Семен — одну на всю артель. А в такой дохе никакой мороз не страшен.