Забайкальцы (роман в трех книгах) - [374]

«Зачем приехал сюда Морроу, что у него за дело ко мне?.. Уж не с шумовским ли золотом связано…» При этой мысли его, как всегда, кинуло в жар, противно вспотела спина.

Неприятное это дело… ох неприятное!.. Подполковник рад бы забыть его, как дурной сон, — так тогда опростоволоситься, свалять такого дурака, показать себя такой бабой перед каким-то заморским прощелыгой!

Болезненно морщась, крутя головой и шепотом матюгаясь, Степанов вспомнил во всех подробностях и мысли, пришедшие ему в голову во время попойки, и броневик, и убийство Шумова, и глупейший конец всей этой истории.

Черт же его принес тогда, этого американского бульдога. Весь вечер, пока шла гулянка, он, мерзавец, сидел, как каменный истукан, и, чем больше пил, тем сильнее каменел. Потом свалился на диван, храпел всю ночь, как недорезанный поросенок. Надо было его тогда вместе с Шумовым спустить под откос, и все было бы хорошо, ч-черт проклятый! Тьфу!

Подполковник ожесточенно плюнул, вспомнив противный голос американца.

— Я вам сочувствую, дорогой коллега, и жалею о происшедшей неприятности, — передавал слова полковника его офицер-переводчик, хорошо говоривший по-русски. — Мой отец имел деловые отношения с господином Шумовым-старшим, мне жаль этого почтенного человека. Я уверен, что вы не желали ничего дурного поручику Шумову, но что поделаешь… Напряжение военного времени, нервы, бессонные ночи, выпили немного лишнего, и вот… вся эта глупая история. Весьма сочувствую вам.

Поговорив еще в таком же духе, Морроу ни одним словом не обмолвился о шумовских ящиках с золотом, это и усыпило бдительность командира бронепоезда.

Позднее Степанов понял, как его тогда одурачили: разговаривая с американским полковником и чувствуя сильную головную боль, он опохмелился полным стаканом водки, не подозревая, что в нее подсыпали ему что-то такое, от чего он сразу же уснул как убитый. Командование бронепоездом перешло к его помощнику — капитану Дублицкому.

Проснулся тогда Степанов уже в половине следующего дня. В голове у него шумело; словно от побоев, ныло все тело. Поворочавшись с боку на бок, сел он на постели, постучал в стенку купе.

Вошел чернявый, немолодой уже солдат, вытянулся в струнку у двери:

— Слушаю, господин полковник. — Он также величал своего начальника чином выше.

Опираясь руками в колени, Степанов глянул на денщика исподлобья, хриплым с перепою голосом спросил:

— Где мы?

— На станции Маньчжурия, господин полковник.

— В Маньчжу-у-урии? Когда же мы сюда прибыли?

— Да уже часа три, почитай, будет.

— Болван! Что ж ты не разбудил сразу же, как приехали?

— Будил, да не добудился, а тут еще капитан Дублицкий приказал не беспокоить вас. Потом, как уехали они, я опять будил, а вы, значить, ни в какую…

— А этот полковник американский?

— Вместе с капитаном на автомобиле уехали.

И тут Степанова осенило: быстро нагнувшись, глянул он под сиденье, куда еще в Чите поставил ящики с шумовским золотом, и мороз пошел по коже — ящиков там не было. Как подкошенный плюхнулся он на сиденье и, уронив голову на руки, вцепился в волосы.

— Ограбили, подлецы, сволочи! — прохрипел он сквозь стиснутые зубы и вдруг, вскинув голову, рявкнул денщику: — Шинель мне, живо!

Весь тот день мотался Степанов на извозчиках по городу: то в банк, то в полицию, то в гостиницы — и все без толку. Уже перед вечером в одной из гостиниц нашел полковника Морроу.

Американец сидел вдвоем с офицером-переводчиком, на круглом столе перед ними тарелки с закуской, бутылки с вином и пивом. При входе Степанова Морроу, широко, дружески улыбаясь, протянул ему большую пухлую руку, жестом приглашая в свою компанию.

Бурый от злости, Степанов присел к столу и, глянув на американца в упор, спросил:

— Я насчет ящиков шумовских, куда вы их девали?

Морроу глянул на сидящего рядом с ним офицера и, когда тот перевел ему слова Степанова, что-то буркнул в ответ, удивленно пожав плечами. Офицер перевел его ответ Степанову:

— Господин полковник удивлен, о каких ящиках вы спрашиваете?

— Чего он путает! — взорвался Степанов, дрожа от бешенства. — Сам же увез их с этим подлецом Дублицким, а теперь незнайкой прикинулся. Пусть вернет все, немедленно, а то я… иначе поверну… найду управу!

Все время, пока Степанов, брызгая слюной, кипятился, Морроу смотрел на него ничего не понимающими глазами, а выслушав переводчика, изобразил на лице крайнее удивление.

Офицер перевел Степанову:

— Господин полковник догадывается, что вы говорите о тех ящиках, которые ваш помощник куда-то повез. Но ведь вам об этом лучше знать, а мы в дела ваши не вмешиваемся.

Чертыхаясь, проклиная все на свете, вышел тогда Степанов от Морроу и день закончил тем, что напился в каком-то ресторанишке, да так, что не помнит, как и очутился у себя в бронепоезде.

Так и уплыло шумовское золото прямо из рук оплошавшего Степанова. А Дублицкий, как и следовало ожидать, скрылся.

Степанов старался забыть все это, но с появлением Морроу снова всплыл в памяти инцидент с шумовским золотом. И опять злился Степанов на этого жулика и в то же время дивился его наглости.

«Хапнул золото, сволочь, ограбил среди бела дня и заявился опять! Даже к себе приглашает, подлец. Ну уж нет, я здесь начальник гарнизона, сам придешь, если надо».