Забайкальцы (роман в трех книгах) - [358]

Вишнякову не раз приходилось бывать у Журавлева, докладывать ему о делах разведки, и всякий раз он чувствовал себя как-то неловко под проницательным взглядом командующего, хотя Журавлев доверял Гавриилу и ни разу еще не сделал ему каких-либо замечаний. Вот и сейчас, когда Журавлев пригласил разведчика сесть за круглый стол на крыльце, а сам, присев напротив, устремил на Гавриила пристальный взгляд, Вишняков смутился и, глядя в сторону, начал сбивчиво рассказывать обо всем, что удалось ему разведать. Особенно смущало Гавриила то обстоятельство, что он так нелепо попал в плен к дружинникам. Однако журить его за это Журавлев не стал, а, внимательно выслушав, даже похвалил за удачную разведку, и по тому, каким блеском загорелись карие глаза командующего фронтом, понял Вишняков, что сведения сообщил он важные, и в голове Журавлева зреет какой-то план, и он уже вызвал к себе адъютанта. Затем он стал расспрашивать Гавриила, какие разговоры семеновцев удалось ему подслушать, в каком состоянии их кони, обозы, что они везут, сколько крестьянских телег загружено ящиками со снарядами, при их батарее. Отвечая на вопросы командующего, ободренный его похвалой, Вишняков приосмелел и дословно передал Павлу Николаевичу разговор с Сизовым и то, как тот пощадил бывшего батрака, отпустил его на свободу.

— Каков гусь! — от души посмеялся Журавлев, выслушав Гавриила. — Видишь, какую заботу проявил о тебе: и в батраки взять пообещал, и женить, чтобы не один ты на него работал, а обое с женой! Завидную долю посулил кулачина. Вообще-то он, конечно, не дурак и немало еще хлопот доставит нам со своей дружиной. Ну а то, что наговорил он тебе, так в этом вся суть их политики, за то они и воюют, чтобы вернуть старые порядки, чтоб только им жилось хорошо, а бедноте снова ярмо на шею. Да-а, надо бы сказать ему, что мы-то как раз за то и боремся, чтоб не батраками нам быть, а хозяевами.

На этом разговор их прервался: на крыльцо входил помощник адъютанта Козлов.

— Вот что, Ванюша, — своего адъютанта, односельца и сверстника, Журавлев частенько называл так по старой привычке, а в этом «Ванюше», чубатом, рослом детине было добрых шесть пудов весу, — надо срочно вызвать командиров полков, чтобы к раннему обеду все были здесь.

— Постараюсь, только успеют ли все-то? Третий, Четвертый полки недалёко, а вот Зеленский, сами знаете, со своим Вторым полком верстах в тридцати отсюдова, не поспеть ему.

— На самом быстроногом бегунце, чтоб стрелой летел, аллюр три креста, понятно?

— Понятно.

— Затем вызови ко мне Плясова, Киргизова и Фадеева. И еще: сегодня же надо устроить товарищу Вишнякову седло и вооружить его как полагается.

— Слушаюсь, Павел Николаевич! — И даже каблуками пристукнул Козлов по укоренившейся в нем фельдфебельской привычке, а правая рука машинально вскинулась к козырьку. — Можно идти?

— Ступай.

Глава XXI

Задуманный Журавлевым план разгрома белых дружинников был гениально прост: тремя своими полками отрезать белякам путь к отступлению долиной Урова на Нерчинский Завод, принудить их отходить тайгою в сторону Аргуни и там, в скалистых отрогах приаргунского хребта, окружить дружинников всеми своими силами и разбить. План этот сулил удачу, его одобрили и Киргизов, и Плясов, ознакомили с ним вызванных в штаб командиров, и в тот же день вечером все четыре полка выступили в заданном направлении.

Все шло так, как было задумано Журавлевым, однако плану его не суждено было осуществиться. Виною этому был 1-й партизанский полк под командой Василия Матафонова: не выполнил бывший вахмистр боевого задания, не укрепил своих позиций, проспал с полком и, потеряв более тридцати человек убитыми, отступил, открыв противнику дорогу на Аргунь.

Взбешенный провалом так хорошо задуманного плана, Журавлев приказом по фронту отстранил Матафонова от командования и в тот же день вместе с Плясовым и Киргизовым выехал в село, куда отступил 1-й полк. Большое, в четыре улицы, село это, с двух сторон сжатое горами и тайгой, живописно раскинулось по косогору вдоль речки. Сегодня здесь, хотя все дома поселка до отказа забиты партизанами, в улицах пустынно. Жара, люди попрятались от нее, кому куда пришлось: в сараи, под навесы, даже в коровьи стайки, понатаскав туда соломы. В улицах же ни души, лишь кони партизан жмутся к теневой стороне домов да ниже села, в запруде около водяной мельницы, оживление: доносится оттуда смех, гогот, шум и плеск воды, купаются там ребятишки и кое-кто из партизан.

Жаркий день этот перевалил на вторую половину, когда в село прискакал Журавлев. Разыскав штаб полка, который поместился в просторном доме местного богача, Журавлев с товарищами занял одну из его комнат и сразу же вызвал к себе Матафонова.

Как приговоренный к плетям, шел Матафонов к командующему фронтом. От полуденной жары, а больше всего от волнения по поводу предстоящей встречи он так вспотел, что гимнастерку на нем хоть выжми, даже лихие «вахмистерские» усы его поникли, взмокшие от пота, обильно струившегося по лицу. Еще более смутился он, когда подошел к штабу и в окно увидел расхаживающего по комнате Павла Николаевича, разгневанный вид которого не предвещал ничего доброго разнесчастному командиру полка.