Забайкальцы (роман в трех книгах) - [355]

— Андрей Иваныч, Андрюха, где у тебя водка-то? — Но тот лишь мычал в ответ, поворачиваясь на другой бок.

Так и не разбудив крепко спящего сослуживца, Федор отправился на крыльцо, где лежали их седла и седельные сумы. Вскоре же вернулся обратно с бутылкой водки и краюхой хлеба в руке. Еще попытался разбудить Волокитина и, не добудившись, махнул рукой:

— Дрыхни, раз такое дело, а я за твое здоровье дербану. — Наполнив водкой эмалированную кружку, Федор осушил ее до дна, закусил хлебом.

«Ничего-о, рано ишо унывать-то, — подумал он, наливая вторую кружку и чувствуя, как по телу разливается приятная теплота, — будет ишо и на нашей улице праздник».

В это время в дверь постучали, и, не дождавшись ответа, два вооруженных винтовками дружинника завели в комнату человека в серой шинели без погон и в защитной фуражке. Так и ахнул Федор, узнав в приведенном человеке посельщика и работника своего Вишнякова.

— Гаврило! — изумленно-радостно воскликнул Федор, глядя на бывшего батрака, много лет добросовестно проработавшего в его хозяйстве. От него и на военную службу ушел Гаврило, и провожали его туда, как родного. — Откуда ты взялся?

— Забрали мы его только что, — пояснил один из дружинников, — в омете соломы обнаружили.

— Ну и дела-а! Как же ты попал-то сюда? — допытывался Федор.

— Коня убили подо мной, вот и отстал от своих, — глухо выговорил Вишняков, пошевелив плечами, и тут Федор заметил, что руки у него связаны за спиной.

— Развяжите, — приказал Федор дружиннику, — оставьте его здесь, а сами посидите в той половине.

Дружинник, развязавший Вишнякову руки, с вожделением посмотрел на бутылку с водкой и даже усы разгладил, однако подговориться к выпивке не посмел и, досадливо крякнув, вышел следом за другим.

— Вот так встреча, хм, — покачав головой, заговорил Федор, когда за дружинниками закрылась филенчатая дверь. — Никак я этого не ожидал, садись. Может, выпьешь, поди научился за это время-то?

— Приходилось. — Скупо улыбаясь, Гавриил снял фуражку, присел к столу.

— Исть хочешь?

— С утра не ел.

Федор налил ему кружку, остатки вылил в другую, себе. Выпили. Федор, видя, с какой жадностью накинулся Гавриил на еду, сходил в соседнюю комнату, принес оттуда еще краюху хлеба и начатую крынку простокваши, поставил на стол.

— Больше ничего нету, ешь, чего нашлось.

— Спасибо и на этом.

Федор сел напротив, подперев щеку рукой, уставился глазами на бывшего работника, Ганьку, как звали его в молодости. Внешне Ганька мало чем изменился за эти годы: и выражение его круглого, добрецкого, чуть рябоватого лица то же самое, и так же при разговоре щурит он серые, под белесыми бровями глаза, даже волосы — светло-русые, вихрастые — носит он по-прежнему коротко стриженными. Вот только повзрослел разве, возмужал, раздался в плечах.

Любопытство так и разбирало Федора, хотелось узнать ему побольше про этих самых повстанцев, сколько их, что они затевают к с чего это увязаться за ними взбрело в голову и Ганьке?.. Будучи одним из богатых казаков, станичный атаман Федор Сизов был безусловно против революции, большевиков считал смутьянами, злейшими врагами родины и казачества. Он был уверен, что основная масса забайкальского населения будет против большевиков, что только самые последние лентяи, пьяницы и глупцы могут пристать к бандам красных. Одни потому, что поверят бредовым сказкам о социализме, другие же просто в поисках приключений и легкой поживы. Если бы знал Федор, что Гавриил остался в этом селе умышленно, в целях разведки, по заданию самого Журавлева, он, атаман Сизов, не стал бы разводить разговоры с Ганькой, а приказал бы расстрелять его без суда и следствия. Не для того организовал и возглавил Федор станичную дружину, чтобы потакать разбойникам, не-ет, в дружину он подобрал самых надежных, зажиточных казаков, от которых большевикам пощады не будет. Ну а Ганька этот просто по недоразумению очутился у красных.

— Ну так что, Гаврило, — начал Федор, когда Гавриил, насытившись, отодвинул от себя крынку, — расскажи мне по правде, неужто красным-то удалось выйти из окружения?

Губы Вишнякова поежились в улыбке.

— Какое там окружение, Федор Григорьевич, когда, можно сказать, наголову разбили партизаны полковников ваших: обозы забрали у них, патронов до черта, пулеметов…

— Мда-а, — помрачнел Федор, хотя старался виду не подавать, и переменил разговор. — Диву даюсь, Гаврило, как это угораздило тебя-то к красным податься?

И снова чуть заметная улыбка тронула губы Вишнякова.

— А что же, люди восстают против власти семеновской, и я вместе с ними.

У Федора от выпитой водки слегка кружилась голова, и, как всегда в таких случаях, он стал разговорчивым, страстно захотелось ему доказать Ганьке ошибочность его поступка, вернуть своего батрака на правильный путь.

— «Люди, люди!» — загорячился он, тщетно пытаясь поймать глазами взгляд Ганьки. — А кто они, эти люди-то? Пропойцы самые последние либо лентяи никудышные, навроде Лукашки Морозова да Агапки Чумилина. Энти в какую угодно партию запишутся, только бы им погулять вволюшку да пограбить, поживиться на чужой беде.

Вишняков слушал молча, потупившись, уставился глазами в одну точку на столе.