Забайкальцы (роман в трех книгах) - [354]

Окрылили партизан удачные бои, укрепили в них веру в победу. Однако не все шло и у них гладко, неудача поджидала их на северном направлении, где 2-й и 3-й полки вступили в бой с двумя полками дружины. Здесь с обеих сторон действовали казаки-добровольцы. Если в партизаны шла казачья беднота, то дружины состояли из зажиточных пожилых казаков. И те и другие дрались отчаянно. Но как ни бились партизаны, не могли сбить дружинников с занятых ими позиций — к полудню отступили, заняв ближайшие сопки, и тут в дело вступила трехорудийная батарея дружины.

Поначалу батарейцы действовали плохо, и Федор Сизов злился, глядя на их стрельбу по позициям красных.

— Ты смотри, что они делают, подлецы, да рази же это стрельба! — горячился он, изливая досаду помощнику своему, уряднику Перфильеву. — Бьют изо всех орудий — и без толку, перелет, недолет. Ох, глаза бы мои не глядели! Вот что, Перфильев, оставайся тут за меня, я сейчас, я им покажу, как стрелять надо…

Минут через пять он уже полным галопом мчался к батарее, что находилась левее его сотни, на сопке, покрытой редким, крупным березником.

Разыскав командира батареи, Федор спешился, кинул руку под козырек фуражки:

— Дозвольте, господин есаул, стрельнуть разок-другой по красным.

Стоя на широком пне, есаул оторвался от бинокля, сверху вниз посмотрел на незнакомого урядника в красных лампасах.

— Батареец?

— Так точно, наводчиком был всю японскую войну у самого Назарова.

— Угу, — мотнул головой есаул и к вахмистру. — Демидов, поставь его наводчиком к первому орудию.

— Слушаюсь.

Но Федор снова обратился к командиру с просьбой: прекратить на время огонь, чтобы сделать ему пристрелку из одного орудия. Командир разрешил и скоро убедился, как точно и быстро самозванный наводчик определил расстояние до позиций красных.

Партизанскую цепь на сопке Федор накрыл со второго снаряда и, просияв лицом, снова к командиру:

— Господин есаул, теперь бы шрапнелью по ним, беглым, дозвольте!

И тут уж заговорили все три орудия. Стало видно, как закопошились на сопках, начали отступать партизаны.

Когда прекратили стрельбу, командир батареи подозвал к себе Федора:

— Молодец, урядник, умеешь стрелять, спасибо.

— Рад стараться, господин есаул!

— Вот что, урядник, переходи ко мне в батарею, произведу тебя, наперво, в вахмистры, а потом и в подхорунжии.

— Не могу, господин есаул, из полка меня не пустят, там я сотней командую, дело тоже нешуточное.

Как ни уговаривал его есаул, Федор стоял на своем. С тем и вернулся к себе в сотню.

Глава XIX

О разгроме партизанами казачьих полков и пехотинцев Федор узнал лишь к вечеру, когда командиры дружин получили приказ готовиться к отступлению в сторону Аргуни. Там оба полка должны объединиться со 2-м казачьим полком и ждать дальнейших указаний.

Посуровел, загорюнился Федор, когда узнал о провале задуманной против красных операции. Разговор происходил на квартире, где вместе с ним остановились друг его Волокитин и командир Красноярской дружины вахмистр Вагин. Он-то и рассказал друзьям обо всем, только что вернувшись из штаба полка.

— Врут, не может этого быть, — горячо возразил Федор, чувствуя, как сердце его заколотилось сильнее, застучало в висках. Ему не хотелось верить услышанному, хотя уже нутром почувствовал, что Вагин говорит правду, и все-таки где-то там, в глубине души, тлела искорка надежды, что Вагин вот-вот засмеется и скажет: нарошно я, где уж красным одолеть наших. Но Вагин погасил эту искорку тяжкими, как удар прикладом, словами:

— Ничего не врут, а так оно и есть. Я бы тоже не поверил, кабы не моей сотни связные были. Всё они разузнали и мне рассказали.

— Да как же это могло случиться? — Федор опустился на скамью рядом с Волокитиным, положил руки на стол. — Неужели и Малахов со своей пехотой?..

— Хэ… пехота! — Улыбаясь, Вагин прикрыл плотнее дверь горницы, вернувшись, присел к столу. — Эта пехота так драпала от красных, что и кавалерии за ней не угнаться, сам Малахов-то насилу ускребся…

Молча слушал Вагина Федор; весь красный от великой досады, сидел он, сцепив пальцы замком, и, лишь когда Вагин кончил столь печальный рассказ, заговорил, косясь на Волокитина:

— Ну что, уничтожил большевиков? Хвастуны… вашу мать.

— Да я-то при чем тут, — огрызнулся Волокитин, — чего ты на меня-то напустился!

— А кто спорил со мной — окружим, разобьем, прапорщик красными командует?!

— Холера их знала, что так оно получится. — Волокитин громко зевнул. — Давайте-ка на боковую, ночесь ни черта не спали.

— А мне сегодня дежурить выпало по сотне, — сказал Вагин, — идти надо посты проверить.

А Федор и после того, как ушел Вагин, а Волокитин завалился спать на деревянном диване, долго еще сидел за столом, подперев руками пылающую голову. Больше всего он злился на полковника Малахова, вспомнив его надменно-презрительный тон, каким говорил он тогда на совещании, собираясь разгромить красных мятежников.

«Сволочь пузатая, сволочь, — мысленно костерил Федор полковника, — наговорил триста с листом, нахвастал, а как до дела дошло — и в кусты. В руках были красюки, только бы жимануть на них дружнее — и конец им. Так нет, выпустили, мало того, в убег от них ударились. А теперь попробуй погоняйся за ними по тайге. Ах, гады ползучие, што наделали, а я-то думал, что за месяц-то управимся, выполем эту заразу большевистскую с корнем и к сенокосу домой вернемся. И на тебе, получай шиш с маслом. А там делов накопилось, в станице, до черта. Выпить, что ли, с горя-то?» Федор вспомнил про бутылку водки, которой хвастал вчера Волокитин, подошел к спящему другу, тронул его за плечо: