Забайкальцы. Книга 4. - [88]

Не ожидавший такого вопроса Савва Саввич с минуту ошалело смотрел на дерзкого мужика, потом обернулся к сусеку, злобно крикнул:

— Держи мешок!

Пуда четыре муки нагреб Герасиму Савва Саввич, помог ему взвалить мешок на плечо.

— Спасибо, — во второй раз буркнул мужик и, горбясь под тяжестью мешка, вышел из амбара.

Понял Савва Саввич, что и хорошей платой за работу не задобрить своих должников, слишком уж велика у них обида на него. С этого момента жизнь еще более опостылела Савве Саввичу. Уж не радуют его, как бывало, ни островерхие клади пшеницы на гумне, ни вороха намолоченной гречи, ни все его богатство.

"Все теперь ни к чему, все пойдет прахом!" — размышлял он, мотаясь по ограде и нигде не находя себе места.

Прихода красных, захвата власти большевиками Савва Саввич боялся как огня. А тут еще в довершение всех невзгод стало известно, что недолгое перемирие между красными и белогвардейцами Забайкалья закончилось, вновь начались боевые действия и белые на всех фронтах отступили к линии железной дороги. Об этом Савва Саввич и сам догадывался, видя, как мчатся на восток набитые солдатами поезда. Товарные вагоны, приспособленные для перевозки пехоты, так переполнены, что люди, несмотря на холод, едут в открытых тамбурах и даже на крышах теплушек. Железная дорога уже не в состоянии справиться с таким наплывом пассажиров, воинских грузов, и потоки людей устремились на восток конным и пешим порядком. Через Антоновку потянулись обозы с интендантскими грузами, повозки с беженцами, батареи, зарядные ящики, толпы пехотинцев.

Все это злило Савву Саввича, он возмущался, почему это семеновские генералы допускают такое, почему громадное это войско, имея множество пушек, пулеметов и прочего снаряжения, бежит? Почему они не хотят воевать.

С этим вопросом и обратился он к седоусому есаулу Оренбургского казачьего войска, заехавшего к Савве Саввичу на постой в числе пяти других офицеров. Кроме офицеров заехало еще и десяток казаков, поселившихся в зимовье. Офицеры после обеда куда-то ушли, седоусого же есаула Савва Саввич пригласил к себе в горницу, надеясь вызвать его на откровенный разговор и услыхать от него что-нибудь утешительное. Ему не верилось, не хотелось верить, что власти атамана Семенова приходит конец.

Приказав Макаровне подать в горницу закуску, Савва Саввич достал из шкафа графин с водкой, наполнил граненого стекла бокальчики, провозгласил:

— За победу, ваше благородие, над супостатом нашим!

Грустно усмехнувшись, есаул в ответ лишь головой покачал. Разговорился он только после третьего бокала.

— Какая уж там победа! — сказал он со вздохом и, выпив, вытер ладонью усы. — Хоть бы до границы-то добраться подобру-поздорову, и то слава богу.

— Бож-же ты мой! — Савва Саввич, как всегда в таких случаях, ухватился за бороду и, пораженный этим признанием, продолжал сникшим голосом: — То ись, как же это так? Вон какая сила у вас, орудиев полно, пулеметов, войска всякого.

— Э-э, ерунда! — отмахнулся есаул. — Позвольте, как вас по имени-отчеству?

— Савва Саввич.

— Я с вашего позволения, Савва Саввич, — и, не дожидаясь "позволения", есаул налил себе еще бокальчик, выпил. — Какая у нас сила? Разве такая была армия у Колчака год тому назад? А у Семенова и того больше. У красных теперь, Савва Саввич, силы намного больше наших, да дело и не в этом: у них идея! Большевики райскую жизнь на земле сулят, а народ, дурак, верит им, особенно рвань всякая. Так валом и валит к ним. Эти большевики и нашу армию деморализуют, потому и воевать не хотят наши солдаты, они устали от войны, спят и видят поскорее убраться за границу. В этом сейчас наше единственное спасение.

С ужасом душевным, все так же ухватившись за бороду, слушал Савва Саввич откровения опьяневшего офицера. А тот, уже не спрашивая хозяина, глушил водку бокал за бокалом и то плакал, вспоминая жену и сына-гимназиста, то, называя Савву Саввича Степаном Степановичем, лез к нему целоваться, то грохотал по столу кулаком, вспоминая казаков своих.

— Орлы, джигиты! — орал он, откидываясь на спинку стула и размахивая руками. — Рубаки, черт меня подери! Федька, Митька Стрепетов. Зови его сюда, Семен Семеныч, он тебе покажет как поют наши казачки… А ну, давай любимую запевай! — И, запрокинув голову, зажмурив глаза, начал:

За Урало-ом за реко-ой

Ка-а-а-за-аки гуляют,

Гей-у-гей, э-ах, не робей,

Ка-а-за-аки гуля-ют!

Когда в графине остались одни лимонные корки, Савва Саввич помог гостю подняться со стула, увел в отведенную им комнату и, уложив его на диван, накрыл полушубком. Офицер сразу жe уснул, густым храпом наполнив комнату, а Савва Саввич, удалившись в горницу, сел в кресло, задумался.

"Значит, так оно и есть, как говорят, што у трезвого на уме, то у пьяного на языке", — думал он, внутренне содрогаясь от мысли, что будет, когда уйдут белые, а с войны заявятся в Антоновку многие его недруги. Больше всего боялся он появления в селе бывшего работника своего Егора Ушакова и тех молодых казаков, которых он два году тому назад завербовал к Семенову, а они перебежали к красным.

От мыслей этих сна лишился Савва Саввич, уснул он уже на рассвете, а когда проснулся и вышел на веранду, то увидел, как два казака выволокли из двора здоровенного барана-валуха. Один казак, в черных с голубыми лампасами шароварах, тянул барана за рога, а второй шашкой отсек валуху голову. Савва Саввич возмутился таким самоуправством постояльцев и уже двинулся было к ним, чтобы отругать их, но вдруг остановился, спохватившись: "А к чему мне это теперь? Не все ли равно, кто моих овец жрать будет? Эти-то все-таки люди свои…"