Забайкальцы. Книга 3 - [84]

— Не знаю, — нахмурился Ефим, — посмотрим, в случае чего, так нам и обратно повернуть недолго. — И, не желая продолжать неприятный разговор, повернул на другое: — Как с севом-то справляетесь?

— Да ничего, робят ребятишки помаленьку. Под овес пашут в сухом логу. Спарились сеять-то с Тимохой Якимовым. Оно и коней хватает у нас на плуг, да малы ишо ребятишки-то. Митьке четырнадцатой пошел, пахать-то он может, как большой, а рассевать-то рано ишо. Да и утром просыпать стали бы одне-то, вот и пришлось к Тимохе голову приклонить.

После завтрака Ефим сводил на речку коня, напоил его, спутал за огородами и, когда солнце встало «в обогрев», отправился к атаману сдавать оружие — винтовку и брезентовый патронташ с восемью патронами.

Атаманом был все тот же Игнат Панфилович, доводившийся Козулиным дальним родственником. Встретил он Ефима по-прежнему дружелюбно и, сочувственно покачав головой, сказал:

— Здря вы, однако, возвернулись. Как бы вас на цугундер не взяли за восстание.

— А Шемелин-то что пишет, неужто обманывает?

— Верь ты ему больше. У них, брат ты мой, у каждого генерала свой распорядок. Кавардак, в общем-то.

— Посмотрим.

Подошли еще двое, Сафьянников и Андрон Якимов, с двумя винтовками, завернутыми в мешковину.

— Одна-то моя, — развертывая винтовку, пояснил он атаману, — а эта вот брата Ивана, пометь его там, в списке-то.

— Ладно, — буркнул атаман, — ставь их вон в тот угол, ишь сколько набралось там, отвезем завтра в станицу.

Сдав оружие, все трое вышли на улицу, присев на бревнах, закурили.

— Отвоевались, значит, — прикуривая от спички Ефима, сказал Сафьянников. — Ждать теперь будем милости.

— Да уж так, только будет ли она?

— Будет, — отозвался Андрон. — Сват Платон ездил вчера в Онон-Борзю, рассказывает, стоят там белые, Четвертый казачий полк. Командиром у них Фомин, полковник, — и ничего-о, никаких арестов.

— Так то Фомин, он же для казаков хороший был командир, уж я-то его знаю — всю войну в его сотне был. Я другого опасаюсь: дружина нашей станицы вот-вот появится с Газимуру. Командует ей есаул, какой-то Арсентьев, а подручным у него урядник Абакумов, такая волчуга, сказывают…

Ефим так и встрепенулся, переспросил:

— Абакумов? Уж не Митрофан ли?

— Он самый, Митрофан Абакумов.

— Так он же у нас, во Втором Аргунском полку, взводным урядником был. Всю войну я с ним в одном взводе. Одно время даже из беды выручил его.

И тут Ефим отчетливо вспомнил 1916 год. Кавказский фронт, горы, ущелье… Головной взвод, в котором находился Ефим Козулин, обстреляли турки из засады. С двух сторон застрочили по казакам турецкие пулеметы. Потеряв двух убитыми, казаки налегли на плети. Под Абакумовым конь — кувырком через голову и только ногами подрыгал перед смертью, да и самого урядника едва не стоптали казачьи кони.

Но, видно, крепко насолил казакам в свое время лихой служака, что кинули его в беде. Лишь один Ефим Козулин обернулся на его крик, на полном скаку повернул обратно, навстречу вражеским пулям, крикнул уряднику: «Хватай за хвост!»

А когда вырвались из-под обстрела, усадил Ефим взводного на коня позади себя, вывез к своим. Обрадованный Абакумов не знал тогда, как и благодарить Ефима, совал тугую пачку денег и обещал, что он по гроб жизни не забудет его услугу. Обо всем этом вспомнил и рассказал Ефим Сафьянникову с Андроном.

— Вот оно что-о, — попыхивая трубкой, протянул Сафьянников. — Значит, Митрошка-то в долгу у тебя. Гляди, и пригодится теперь, выручит. Вить долг-то платежом красен.

— Может, и за нас словечко замолвишь при случае, — присовокупил Андрон, — уж тебя-то он послушает.

— Ох, навряд ли, — вздохнул Ефим. — От таких людей, какие всё на деньги меряют, добра не жди. Самое верное, коней нам надо держать всегда наготове, чтобы, в случае чего, в лес махнуть.

— Оно конешно, на бога надейся, а сам не плошай. — Сафьянников выколотил трубку и, сунув ее в карман шаровар, первым поднялся с бревна: — Идти надо. Делов накопилось дома-то уйма.

ГЛАВА XV

Неделя прошла с тех пор, как вернулись казаки, бывшие повстанцы, в свою станицу. За это время ничего особенного не случилось, и казаки приосмелели, впряглись в работу.

В субботу по всему селу топились бани, а из падей и заимок потянулись по дороге к дому вереницы конских и бычьих упряжек. К вечеру все хлеборобы съехались в село, чтобы напариться в бане, отдохнуть в воскресенье самим, дать отдых быкам и коням, а парни уже договаривались насчет вечерки. Никто не ждал беды, не чаял, что в этот вечер нагрянет к ним Абакумов с отрядом дружины.

Ефим помогал приехавшим с пашни ребятишкам выпрягать коней, разговаривая со старшим сынишкой. Четырнадцатилетний Митька, донельзя довольный тем, что он уже пахарь, так и сиял в горделивой улыбке.

— С овсом на той неделе управимся, — стараясь подражать старшим, говорил он ломким, юношеским баском. — Бог бы дал теперь дожжа хорошего.

Ефим соглашался с сыном, поддакивал, а у самого на душе неспокойно. Видел он, как улицей на рысях проехали дружинники, все больше пожилые бородачи, заядлые семеновцы, поэтому и сказал Митьке:

— Ты, Митя, Савраску-то дома оставь, расковать его надо.