Забавы с летальным исходом - [24]

— Вообще все эти людишки, актеры, страсть как любят рассказывать о своей личной жизни первому встречному.

Причина, по которой сам Донофрио не сопровождал свою подружку на север, оказалась вполне банальной. Он тоже был освобожден досрочно и должен был отмечаться в участке — на что, кстати, и указывали довольно ненавязчиво оба детектива. Являться и отмечаться он должен был только во Флориде, а не в Калифорнии или каком другом штате. Хотя, по его собственному признанию, отношения у них с Мелани были вполне свободные — то есть каждый был золен делать то, что ему заблагорассудится, и никакие упреки или объяснения в ход не шли.

— Хотя, если честно, мне было бы противно застукать ее за чем-то таким, — добавил он. — Да и ей тоже…

Он задумчиво почесал себе верхнюю губу стволом револьвера. Только бы не прострелил ноздрю, подумал Уоррен.

— А когда она сюда приехала? — спросил Гутри.

— С неделю назад. Да, в пятницу.

Гутри достал бумажник, взглянул на карманный календарь. Сегодня двадцать шестое. Пятница на прошлой неделе…

— То есть семнадцатого? — сказал он.

Донофрио пожал плечами.

Семнадцатое, подумал Гутри. То есть за четыре дня до убийства Коррингтона, Уоррен подумал то же самое.

— И никогда не упоминала человека по имени Лоутон, так? — спросил он.

— Никогда.

— Ну а с кем она здесь встречалась? С кем ходила в музеи?

— Мелани? В музеи?

— Ну, хотя бы разок… почему бы и не заглянуть в музей…

— Нет, она никогда не говорила о человеке по имени Лоутон.

— А двадцать первого была здесь?

— Двадцать первого? А когда это было?

— В прошлый вторник.

— Нет.

— А где была?

— Не знаю. Пробыла только уик-энд… Приезжает, потом уезжает. Так уж у нас заведено.

— Да, да… Так, значит, приехала она сюда в пятницу…

— Ага.

— А когда уехала? В понедельник?

— Да, точно. В понедельник утром.

— И куда же?

— Понятия не имею.

— А у вас случайно нет ее фотографии, а? — спросил Уоррен.

— Кого? Мелани? Ну, ясное дело, есть. Она же моя девушка, верно? Да у меня целые кучи ее фотографий!

Он пошел в спальню и через несколько минут вернулся со «смит-и-вессоном», заткнутым за ремень брюк, и небольшой картонной коробочкой в руках.

— По большей части старые, — сказал он. — Но есть одна, снятая совсем недавно… Мелани, знаете ли, очень любила менять внешность. Сегодня блондинка, завтра, глядишь, рыжая…

— И какая же она сейчас, мистер Донофрио?

— Когда приехала, была рыжая.

— А в понедельник? Когда уезжала?

— Блондинкой. Вот, сейчас присядем, — сказал он и взмахом руки смел с дивана на пол тряпье, пустые бутылки и журналы. Оказалось, что и диван обит в точности такой же черной тканью с крупными розовыми гибискусами. Мало того, он был заляпан чем-то — похоже, соусом для спагетти или же кетчупом, словом, чем-то в тон декору. Донофрио уселся в середине, мужчины — по бокам от него. И вот он снимает крышку с коробочки — с таким видом, точно вскрывает какую-нибудь древнеегипетскую гробницу. И начинает по одной вынимать фотографии, передавая их то Гутри, то Уоррену. Револьвер был по-прежнему заткнут за пояс. Только бы не прострелил себе яйца, подумал Уоррен.

Похоже, что Холли Синклер, она же Мелани Шварц, просто обожала сниматься. Причем с довольно раннего возраста — лет с двенадцати-тринадцати. Что, впрочем, было довольно трудно определить, поскольку расцветать начала она еще в подростковом возрасте. И позировала перед камерой в самых разных костюмах — от кокетливого костюмчика-матроски до белого спортивного свитера и клетчатой юбочки в одном случае и тореадорских штанов, коротенького жакета с золотым шитьем и смешной маленькой шапочки — в другом. И всегда улыбалась при этом. И всегда, на всех этих ранних фото, волосы у нее были темными. По мере того как она взрослела, волосы меняли цвет — от черных до золотисто-белокурых. Потом они стали рыжими, потом снова белокурыми, но только более бледного, пепельного оттенка, затем — снова рыжими. А в качестве нарядов она стала предпочитать купальники, по большей части — бикини. Но иногда позировала и в цельных, причем всякий раз они очень выгодно подчеркивали все достоинства фигуры. Короче, маленький бутон по имени Мелани превращался в пышногрудую цветущую красавицу. А на нескольких снимках она вообще…

— Класс! — заметил Донофрио.

Она вообще была без лифчика и находилась при этом, как решили детективы, на одном из флоридских пляжей. Донофрио тут же отобрал у них эти снимки, причитая и охая, точно какая-нибудь девственница-тетушка. Но взамен показал самые последние. То были снимки, сделанные, по всей вероятности, в театральной студии, и Мелани красовалась на них в самых разнообразных костюмах и драматических позах — очевидно, с целью продемонстрировать, сколь широкого плана она актриса. И на всех этих последних фотографиях волосы у нее были рыжие и мягкими волнами спадали на плечи. А вот в прошлый понедельник она опять перекрасилась и уехала из Калузы блондинкой.

— А сколько ей? — спросил Уоррен.

— Двадцать шесть.

— Не возражаете, если мы возьмем один из этих студийных снимков? — спросил Гутри. — Вернем тут же, как только изготовим копии.

— И еще — один из тех, ранних, — добавил Уоррен. — Там, где волосы у нее светлые.