За землю русскую. Век XIII - [55]

   — Уж теперь оздоровеет!.. Сойдёт с него!.. Змея ведь его у меня уклюнула в пятку... Грибы собирал...

А меж тем остальные матери, уже приготовившие каждая своего ребёнка и не успевшие подсунуть их под руку Ярославича, с грустью, почти с отчаяньем, смотрели, как разгневанный князь садился в седло.

Конь рванулся.

Один только дворский поспел вскочить на своего ретивого и помчаться за князем. Вскоре на тесной, перешибленной корнями лесной дороге он догнал князя и теперь следовал чуть поодаль.

Так проехали с полверсты.

Вдруг Невский осадил коня и, дав поравняться дворскому, приказал:

   — Скачи вспять, Андрей Иваныч, да моим именем прикажи доктору Абрагаму: занялся бы он этим мальчонком, которого укусила змея... помирает малец. Вином, говорят, хорошо отпаивать — выдай из погребца... Да что это они вздумали в самом деле: «докоснися, докоснися»?

Дворский вздохнул и, несмело улыбнувшись, ответил:

   — Да уж не осерчай, Александр Ярославич, а мне говорили, будто давненько в народе поверье пошло: что ежели который мальчонко да худо растёт и ты до него дотронешься — тогда зачнёт шибче расти... С ночи тебя дожидались: огорченье будет матерям...

Ярославич только плечами пожал.

   — Ведь эких суеверии исполнен народ! — проговорил он. — Вот что... Вели лекарю Абрагаму до конца оставаться при мальчике, что змеёю ужален. И чтобы прочим пособие оказал, кто попросит. Сам останься. А я дождусь вас в Берложьем.

Дворский повернул коня и поскакал к заимке Мирона. Однако прошло совсем немного времени — он и на полтора перестрела не успел отъехать, — как сзади послышался топот коня. Андрей Иванович обернулся и осадил своего скакуна: его догонял князь.

Они поехали стремя в стремя.

По лицу Александра блуждала с трудом сдерживаемая улыбка. Наконец он сказал, рассмеявшись:

   — Передумал. Добрую веру пошто разрушать в народе? А ратники мне надобны добророслые...

...Радостное смятенье обвеяло лица всех матерей, что угрюмо и понуро сидели близ опустевшей дороги, когда Невский враз осадил своего вороного как раз насупротив них.

Каждая ринулась со своим.

А он величественно, а и вместе с тем просто, мерным шагом близился к ним. Выискав очами в полукруге выставленных перед ним ребятишек самого худенького, самого заморыша, он вдруг, напустив на себя озорную строгость, густым, грозным голосом спросил, ероша ему светлые волосёнки:

   — А ну... который тут у меня худо растёт?

ЧАСТЬ 2

Юная княгиня Владимирская день ото дня хирела и таяла. Люд придворный перешёптывался:

   — Испортили, испортили княгиню, не иначе! И какая же это сатана могла сотворить такое дело?!

   — Какая?! — воскликнула матушка Анфиса, попадья дворцового протопопа Василья, дивясь недогадливости людской. Тут она оглянулась вправо, влево, как будто тот, кто был у неё на уме, мог подслушать, и когда обе высокие гостьи её — Маргарита, постельничья княгини Дубравки, а другая — Марфа, милостница княгини, поняв, что сейчас последует некое тайное имя, придвинулись к попадье, она вполушепот сказала: — Чегодаш!.. Егор Чегодаш. Он. Боле некому!..

Горстью обобрала роточек, и подняла кверху красивое узкое лицо, и застыла. Только золотые обручи её дутых серёг, оттянувшие мочки и без того длинных ушей, покачивались.

В тишине тяжкосводчатой комнаты слышно стало, как та и другая, задушевные подружки попадьи Анфисы, сглотнули слюнки зависти. Да и как же было не позавидовать — ведь и они обе видели знахаря сего в церкви на венчании князя Андрея, а вот не догадались же!..

«Он, он, Егор Чегодаш, больше некому!»

Постельничья и бельевая боярыня Маргарита опомнилась первая.

Живая норовом, быстроокая, всюду поспевающая — не ногами, так глазом, боярыня Маргарита сейчас не только попадью Анфису, а и саму себя готова была на куски разорвать — от досады.

«Ведь эк прохлопала, эк проморгала! — корила она себя внутренне. — И до чего ж проныра эта востроносая трясея, лихоманка, кутейница! — честила она в мыслях попадью. — Ведь в кою пору и догадалася!.. А и чего тут не догадаться? Этого Чегодаша и с простых свадеб стараются отвести — не приходил чтоб! — а тут нате вам: на великого князя свадьбу в самый собор был допущен!.. Нет, не обошлось тут и без Василья-попа!.. Да он же и её надоумил, свою попадью!.. Чёрные книги читает поп. Сам-то не колдует — страшится, а небось четвергову соль, освяченную, из-под полы продаёт лекарям да волшбитам разным!.. А теперь, гляди, ещё и в добрые ко князю войдут!..»

И боярыня Маргарита, словно бы они уже давно с попадьёй Анфисой обсудили, кто именно навёл порчу на княгиню, вдруг набросилась на боярыню Марфу, раздатчицу милостыни. А та сидела — полусонный, в золото затканный идол — и только изредка кивала головою в жемчужной кике да время от времени брала пухлыми белыми пальцами в перстнях горсть калёных волошских орехов, винную ягоду или ломтик засахаренного фрукта.

— Да как же это не он? — возмущённо кричала на неё боярыня Маргарита. — А кто в церкви на неё, на княгиню-то, глазищи свои пялил? Да нет, ты уж и не говори, Марфа Кирилловна, все, все призороки от него, от Чегодаша!.. Да ведь и до чего силён! Узнать может у тебя все мысли и все дела твои выскажет — и твои, и отцовы, и дедовы!.. Он у меня Славика моего обрызгивал — от родимца!.. А только лечит он редко, уж разве за большой подарок... А больше всё урочит да портит!.. Его уж и убивали посадские... Да разве таких людей убьёшь!