За землю Русскую - [243]

Поздно! Не пронзит копье отрока — конь затопчет копытами. Но вот, кажется в самый последний миг, стрела лучника сорвалась с туго натянутой тетивы. С визгом всверлилась она в узкую щелку на лице рогатого шелома, поразила в глаз меченосца. Словно обессилев под невыносимой тяжестью лат, рыцарь откинулся на спину коня. Копье его, падая, все же коснулось пером отрока. Конь поднялся на дыбы, стряхнул с себя всадника. Тот не смог высвободить ногу из стремени; миновав раненого лучника, вися головою вниз, буровил снег.

Высоко задирая ноги, проваливаясь в сугробах, Сухой настиг рыцаря, взмахнул секирой. Освободившийся от седока конь скрылся между деревьями. Сухой поспешил к отроку.

Лучник лежал вверх лицом, вытянувшись на снегу, но был жив. Когда Сухой наклонился над ним и окликнул, отрок открыл глаза.

— Счастье твое, паробче, что стрела метка, — сказал Сухой. — Промимь стрелочка — не подняться бы тебе. Зверем шел лыцарь. Кричал я, звал, а ты оглох будто, не слышал. Не бежал-то неужто нарочно?

— Не знаю. Страшно было, когда он близко с копьем…

— То-то. Ноги, поди, не несли с перепугу. И в том удача — стрела не улетела на ветер.

— Я птицу стрелю в глаз.

— О-о! Ловок…

Сухой поднял раненого и на руках перенес к бору, где, ожидая своего часа, стояли секирники. Уложив отрока на охапку еловых веток, брошенную на снег около догоревшего костра, снял с себя овчинный тулуп.

— Лежи! — укутывая раненого, сказал он. — Не поддавайся страху, не погибнешь. Княжие секирники мы, не оставим. Как тебя по имени-то?

— Олёнко, — прошептал отрок.

Обессилев от боли, он вытянулся и закрыл глаза.

Глава 32 За землю Русскую!

За твердями, на опушке бора, стеною щиты воинов. Большебородый фон Вирт первым достиг чела русичей. Страха он не ведал. Кованая броня надежно укрывала рыцаря от стрел и копий. Фон Вирт обнажил меч.

— Так хочет бог! — воскликнул он.

«Есть ли сила, способная противостоять бою железного полка меченосцев? Русичи — трусы», — что иное мог подумать фон Вирт, когда воины, стоявшие в челе русского войска, не приняли боя, не пали, исколотые копьями и иссеченные мечами рыцарей! Русичи в страхе расступились, спасая жизнь.

Но, разорвав чело русичей, меченосцы не повернули коней. Случилось то, чего не предвидели и не могли предвидеть обрадованные легкой победой на Лутсне рыцари духовного братства креста и меча. Кони их замешкались в возах, намеренно или случайно оказавшихся позади чела. За возами преграждала путь засека сваленных древесниц. Меж возами, в сучьях древесищ, словно в тенетах, бились рыцари. Близко от себя фон Вирт увидел фон Палена и фон Мегдена. Вокруг них сбились толпою оруженосцы. Они, покинув коней, рубили мечами сучья древесищ. Дальше, немного в стороне, вздыбился над возами гнедой конь командора фон Эйдкунена. Командор бьется с окружившими его пешими русичами. Тяжелый меч его красен от крови. От гнева на дерзость русов пот выступил на челе большебородого рыцаря. Фон Вирт поспешил на помощь. Эйдкуйену. Он уже близко от командора. Вот-вот русичи или бегут или лягут на поле.

— Так хочет бог!

Но что случилось с командором Эйдкуненом?

Над головой его взметнулся длинный шест багра. Падая, кривым и острым железным зубом своим багор со звоном скользнул по шелому. В следующее мгновение, словно не вынеся обрушившейся на него тяжести, фон Эйдкунен выронил меч, поднял руки, как бы пытаясь удержаться за что-то, и повалился с коня. Что было дальше — фон Вирт не видел. Огибая лежащее на земле древеснице, конь рыцаря оступился на снежном козырьке, нависшем над пропастью обрыва. Купаясь и барахтаясь в студеной снежной лавине, и конь и всадник скатились вниз.

Пешие русские воины приняли бой железного полка. Было так, что, когда, пробившись через тверди, голова рыцарской свиньи приблизилась к челу русичей, суздальцы, стоявшие там, расступились, без боя пропустили передних рыцарей, создав впечатление своей слабости. Рыцари приняли за победу свою то, что было хитростью суздальцев.

Багор свалил с коня командора фон Эйдкунена. Упав, рыцарь завяз в снегу. Хотел было подняться, но надетые на нем латы тяжестью своей придавили к земле. Лежа на животе, в поисках опоры, рыцарь беспомощно бился руками и ногами, напоминая огромного, но уже не страшного паука. К нему подбежал воин в тегилее и шишаке, вооруженный топором. Он тронул ногою рыцаря, плюнул:

— Не топорщись, грибок, полезай в кузовок! — полунасмешливо, полупрезрительно скаля зубы, воскликнул он. — Не лыцарь — чурбаш еловый. Навесил железа на себя — год не перековать столько в кузне. Топором бы сечь, да топора жалко, хватит жадному волку засапожника.

Воин выдернул нож, поднял его, но поразить не успел. Остановил оклик случившегося близко воеводы Кербета.

— Не спеши, паробче, живым возьми лыцаря, — положив руку на плечо воина, сказал воевода. — Первым он бой начал, первый и полон примет. Плен лыцарю горше смерти.

Биться баграми не по душе князю Андрею. Достойно то пеших воинов, а не его, витязя. Он разгорячил коня.

— Стой, Андрей Ярославич! — крикнул Кербет. — Не время тебе биться…

Андрей не слышал голоса воеводы. Конь вынес его вперед. На поле, прямо перед ним, рыцарь. Лицо рыцаря наглухо закрыто железным забралом; темнеют лишь узкие щелки глазниц. Замерло сердце витязя. Молод Андрей, а ему ли занимать удали, прятаться в бою за чужие спины.