За землю Русскую - [19]

Утром нынче выпил Александр квасу грушевого, подслащенного сотовым медом, поел лукового пирога и тертой ряби, потом задремал. Княгиня Прасковья Брячиславовна села у изголовья с рукодельем бабским. Рукоделье ее — шитье серебром по белой паволоке. Инеем ложится хитрый узор. Но не столько шьет она, сколько смотрит в лицо сонному. Исхудал Александр. На щеках кровь чуть-чуть играет краской. На лбу, на висках сквозь тонкую кожу просвечивают голубые жилки.

На шее у княгини жемчуг низаный, батюшкин дар; каждое зерно в орех — цены нет тому жемчугу. Искрится он поверх летника, отливает розовыми огоньками. Давно княгиня передумала все ближние думки. Год скоро, как она замужем, а живет не своею думой — слушает, что скажет мамка. Укорял ее в том Александр, и самой не хочется так-то, но правду сказывают: старые дрожжи живучи. Зимой собиралась княгиня в Полоцк к батюшке, князю Брячиславу, Александр отговорил ее, сказал: настанет великий пост, сам провожу. Но вот уж и пост к концу, снега тают, а в Полоцк не собрались. Поехал Александр Ярославич смотреть городки на Шелони, а вернулся в Новгород — прибавил горя.

— Ой, кто там?

В тишине хором каждый звук как в колоколе.

Княгиня вскочила, хотела сказать, чтобы унялись, но шум разбудил Александра.

— Параша! — позвал он.

Приподнялся на локте, смотрит в лицо ей. Не разберет княгиня, что у него в глазах, ласка или упрек.

— Останься, не ходи!

Взял ее руку. Взгляд совсем как прежде. Притянул к себе, шепчет:

— Молви что-нибудь!

Радостно забилось сердце. Склонилась к нему, спросила:

— Больно тебе?

Не ответил. Пристально смотрит в лицо. От жаркого взгляда его княгиня покраснела.

— Может, сбитню выпьешь? — сказала и знает сама, не этих слов ждет он.

— Не надо…

Руки его крепче обвили тонкий стан Прасковьи Брячиславовны. Словно жаркий град упал на нее: Александр целует уста, очи… Летник у княгини распахнулся, косы развились и осыпали теплой, душистой волной плечи.

— Милый мой!..

И смеяться хочется ей и плакать от счастья.

— Параша, там воевода Ратмир, — отпустив ее, сказал Александр. — Позови!

— Что ты, как можно! — смутилась и запахнула летник.

— Слово молвить надобно.

— Мамка не пустит, — не в силах противиться его просьбе, попыталась отговориться.

— Ты не спрашивай, ты княгиня…

В рубахе из тонкого льняного холста, украшенной красными мережками и шитьем, перетянутой в талии серебряным поясом, Александр сидит на лавке у стола. В слюдяную оконницу струится солнечный свет. Напротив Александра Ратмир. Витязь снял шелом, но, как бы не желая расстаться с ним, держит его на коленях. Брови воеводы нахмурены. Кажется, хочет он в беседе с князем сказать о чем-то ином, более важном и необходимом, чем разговоры о погоде, о здоровье, об играх дружиничьих.

— Таишься ты, Ратмир, — прерывая воеводу, недовольно промолвил Александр. — Не все сказываешь.

— Что мыслю, то и сказываю.

— Так ли? — взгляд Александра, устремленный на воеводу, стал еще пристальнее и пытливее. — Давно не слыхал я о том, что говорят люди, как живет Великий Новгород, о чем дальние вести слышно?

— Недужишь ты, княже, впору ли вспоминать о вестях?

— Впору. Я здоров, а ты, как старая мамка, ворчишь о хвори, — сморщив переносье, произнес Александр насмешливо. — Ей пристало так-то, а тебе ладно ли? Как бы ни горька весть — не склоню головы.

— Не хвались, Александр Ярославич, — возразил Ратмир. — Хворь страшнее врага.

— Случись с тобой то, что со мною, стал бы ты валяться в горнице, как пухлая болярыня?

— Может, стал бы.

— Не верю. Не твою речь слышу, воевода. Сказываешь чужую, как ученый ворон…

Кровь прилила к лицу Ратмира. Он промолчал, принялся лишь тереть рукавом чело шелома, словно поблазнило там ржавое пятнышко. Бросив обидное слово, Александр пожалел, что не сдержал себя. Он знал прямой и открытый характер Ратмира, любил и уважал старого воеводу. У Ратмира Александр учился мужеству и доблести ратной. Наставник и близкий друг ему витязь. Во многих походах бывал Ратмир, во многих битвах рубился он с врагами Руси. Дед Александра, великий князь Всеволод, отличал витязя, отец Александра, князь Ярослав, называет Ратмира своим другом.

— Не гневайся, Ратмир, на то, что молвил тебе, — нарушив молчание, снова заговорил Александр. — Не ты ли учил меня не скрывать от друзей правды? Не хочешь о большом молвить, пусть будет так, как ты хочешь, но открой малое: что сталось с тем молодцом, который в Шелонских борах поразил зверя?

— Там он, где и жил.

— Звал ты его на Новгород?

— Звал. Может, правду, может, не всю чистую, но займищанин, у которого ждали мы возок из городка, сказывал: от болярского холопства ушел молодец. А за кого бился он со зверем — не ведает; и займищанину не открыл я твоего имени.

Слова Ратмира напомнили Александру ясный солнечный день, снежную полянку в зеленом ожерелье молодых елочек, сугроб, белым шатром покрывший валежину. Вывалился из логовища зверь, отряхнулся… Зло рыча, напал… Сломал ратовище рогатины. Не случись близко молодца или испугайся он, опоздай на миг к зверю — не сказать, чем кончился бы поединок. Как сейчас перед глазами Александра: стоит молодец по колено в снегу и словно бы оробел от того, — что поразил зверя. Это пришлось по душе Александру. «Скромен, а скромность сестра храбрости», — подумал. Не спрашивая, кто он, позвал молодца в Новгород. «Поступиться ли теперь своим словом?» Александр взглянул на воеводу, сказал ему о том, что думал.