За великое дело любви - [21]
Яша все это видел и тоже побуйствовал. Табуретку разбил на куски и покидал их сверху в Трепова. Бросил в генерала и Евангелие. Книга рассыпалась белыми листами по двору. Все, что можно было разбить — даже стекла, — он разбил и метнул вниз. И за все это целых десять дней его продержали в тюремном карцере…
Был ненастный день начала ноября, когда Яшу Потапова отправляли в монастырь под Вологду.
Теперь он уже рад был, что меняется его местопребывание; осточертела камера и хотелось скорее на приволье; как ни худо — это он ясно представлял себе — жить за монастырской стеной под строгим присмотром духовного начальства, все же там… «Там видно будет», — говорил себе Яша. Не станут же его на цепи держать или в кандалах. И как ни высока монастырская стена, можно авось при благоприятном случае и перемахнуть через нее и… был таков, ищи ветра в поле.
В предварилке после того страшного дня, когда Трепов навестил ее и по его приказу был опозорен Боголюбов, придирки к узникам усилились, а майора Курнеева после драмы с Боголюбовым вскоре убрали из предварилки; но не понизили, а, наоборот, даже повысили по службе: генерал Трепов взял его к себе в градоначальство личным телохранителем. По требованию Трепова тюремную прислугу «подтянули», некоторых уволили совсем. Исчез еще до начала осени и сутулый, куда-то, сказывали, его «поперли», в инвалиды, что ли, перевели.
Боголюбова после порки увезли в другую тюрьму, и след его вскоре потерялся…
В столице, по настоятельному требованию Александра II, все усиливались гонение и кары за «вредное направление» умов и «возбуждение» народа «против богом данной самодержавной власти». С октября в окружном суде шел новый, уже третий за год, процесс — самый многочисленный по количеству подсудимых. За хождение в народ судили 193 человека, в большинстве молодых, и среди них тоже было немало девушек.
Нет ли Юлии среди них? Ничего не смог Яша узнать, как ни старался. А что с Ольгой, почему она пропала? Это тоже оставалось тайной для Яши. А спросить было не у кого; прежде через сутулого удавалось хоть что-то прознавать, теперь и эта лазейка закрылась.
Ну и скорее прочь, прочь отсюда!..
«Сбегу, из монастыря сбегу, — говорил себе Яша, покидая камеру, где провел почти около года. — Сбегу и вернусь в Питер… И Юлию выручу, найду, как помочь ей. Найду товарищей по фабрике, найду того, кто речь держал тогда на площади, свяжусь с организацией… добьюсь своего!»
Появилась цель, и уходил Яша в этап на Вологду почти радостный, хотя чувствовал — впереди, в тюрьме духовной, его ждут испытания, быть может, даже более трудные, чем те, которые он вынес в здешней тюрьме.
Тюрьма духовная — это ему самому пришло в голову; он заметно повзрослел за последний год.
Выйдя за ворота предварилки, он жадно, всей грудью, глотнул осенний воздух и, сам того не замечая, непривычно растянул губы в улыбке.
— Ты чего, малый, улыбаешься-то? — спросил солдат-конвоир. — Ведь не знаешь еще, что тебя ждет?
— Там, поглядим, посмотрим, — отозвался Яша.
— Сказать тебе одну поговорку? Не донесешь? Смелого, говорится в этой поговорке, ищи в тюрьме, а глупого — в попах. Знай вот и зря не радуйся, брат!
Резкий порывистый ветер свистел в уже голых деревьях, и над миром сеялся холодный дождик, закрывая серой мглою все вокруг, когда Яша дней пять спустя очутился за толстыми стенами Белавинского монастыря, что на острове Кубенского озера. Под стражей двух солдат его ввели в монастырские ворота, водворили в крошечную келью, и в тот же день настоятель отдал Яшу под бдительный надзор духовного наставника, старого монаха Гермогена.
Белавинский монастырь назывался еще Спасо-Каменской Преображенской пустынью и входил в ведение Вологодской епархии.
Глава пятая ОПАСНЫЙ ПОСТОЯЛЕЦ
Месяца через два после отправки Яши Потапова в монастырь тайной агентуре III отделения стало известно: от Потапова в Петербург пришло письмо, которое, судя по корявым каракулям, написано им самим и адресовано студенту Медико-хирургической академии некоему Никольскому. Письмо охранка перехватила, и в одно январское утро нового 1878 года оно легло на стол начальника канцелярии III отделения генерала Кириллова.
Кириллов начал карьеру простым шпионом и в ту давнюю пору, по бедности, ходил обедать в дешевую греческую кухмистерскую на Невском, близ Аничкова моста; обед из порции печенки здесь стоил 15 копеек. Что-бы попасть в кухмистерскую, посетители спускались с улицы по ступенькам в мрачное подземелье, где все тонуло в табачном дыму и чаду. Ходили сюда харчиться студенты из неимущих семей, всякого рода горемыки, бродяги. Часами сиживал тут за столиками Кириллов, подслушивал, о чем говорят люди, и доносил III отделению в записках, которые начинались словами: «Имею честь уведомить ваше высокоблагородие, что…» И так далее. В награду получал рубль, иногда — трешку.
За услуги охранке Кириллов мало-помалу преуспел, стал «вашим благородием», затем «вашим высокоблагородием» и, наконец, «вашим превосходительством» — генералом, в каковом чине сейчас состоял.
Уже седой, в почтенных годах, он отличался чрезвычайной энергией, порою сам предводительствовал при обысках и арестах. От многочисленных тайных осведомителей он получал донесения со всех концов страны. И теперь люди ему прислуживали, а не он им. Теперь он им давал рубли и трешки за старание.
