За великое дело любви - [20]

Ольга еще раз приходила и вдруг пропала. Омрачил Яшу слух: много новых арестов в столице, притеснения усиливаются. И в революционной среде Питера все больше тает, уменьшается круг тех людей, которые могут знать Яшу и помнить о нем. Один за другим попадали за решетку его бывшие знакомцы, уволили многих «смутьянов» с фабрики Торнтона, и там теперь тоже мало кто помнил Яшку Потапова.

На прогулках по тюремному двору он иногда встречал Боголюбова, оказывается, и его тут все держат, не спешат в сенате с ответом на его кассационную жалобу; казалось, и о нем забыли.

Оставалось скрепя сердце ждать, а пока мастеровать, когда попадалась работа, и почитывать понемногу те книги, которые ему приносил сутулый.

Подавать жалобы на решение государя не имело смысла, но в душе Яша не мог с этим смириться и негодовал… Целых пять лет оставаться под «черной шапкой»! Не раз вспоминал Яша те слова, которые слышал от Юлии в сапожной мастерской в ночь перед демонстрацией: «Бывает, когда надо оказаться сильнее своего времени», и не раз говорил себе: «Ну и держись!» Вспоминал Яша и письмо, которое он написал в ту памятную ночь… Жаль, что пришлось его порвать, — мысли там были правильные, верные, а особенно та, что рабочий человек должен твердо стоять за народ и не дрейфить ни перед чем.

— На том и стоять! — Яша говорил себе и такие слова.

Жалоб на затяжку с отправкой в монастырь он тоже не подавал, но как-то раз не выдержал и, когда главный смотритель тюрьмы делал обход камер, спросил у него:

— А скоро меня отправят?

Смотритель — теперь Яша знал, что он полковник и по фамилии Федоров, — усмехнулся и ответил:

— А у тебя что, терпения уже нет? В келию, в блошницу тянет?

Яше потом сказали заключенные:

— Он не Курнеев! Вот Курнеев, его помощник, пес каких свет не видывал. Плохо, что Федоров в отпуск уезжает. Курнеев нам устроит баню.

Майора Курнеева все боялись и говорили, сам Федоров его недолюбливает за свирепость.

В средних числах июля Федоров уехал в отпуск, и тут Курнеев действительно устроил «баню». Побежал в градоначальство к генералу Трепову, наябедничал насчет «послаблений», допущенных Федоровым. Трепов, как градоначальник, считался ответственным за состояние тюрем Петербурга и не замедлил явиться в предварилку с визитом.

Было часов девять утра, когда генерал показался во дворе тюрьмы. Узники бросились к окнам, переполошились все камеры. Засуетились надзиратели, стражники, вся тюремная прислуга — шутка ли! Сам его превосходительство Трепов ходит по двору и что-то выговаривает Курнееву. В «загонах» (особых отгородках) в это время прогуливались заключенные.

И должен был тут попасться на глаза генералу Архип Боголюбов. Курнеев, наверно, указал на него Трепову, и тот сразу вспомнил весь разговор о «мошенниках и девках» у графа Палена в день демонстрации у Казанского собора. Вот он каков, бунтовщик, виновник всего беспорядка, да еще схваченный с револьвером в кармане! Трепов знал, чем был больше всего обеспокоен государь, — сопротивлением властям, да еще целой толпою, как и было тогда на площади. Вспомнилось и то, как граф Пален кричал: «Пороть их, пороть, пороть!» И без того полнокровный, краснолицый, Трепов от приступа злобы весь запылал, и произошла такая сцена:

Генерал Трепов (обращаясь к Курнееву). Это почему? Кто допустил? (Он показал на Боголюбова, а тот как раз проходил по загону мимо, беседуя о чем-то с другим узником.) Беспорядок! Не имеет права осужденный ходить вдвоем с кем-то! Эй, ты!

Боголюбов остановился, подошел, но шапки не снял.

Майор Курнеев. Он без разрешения, ваше-с превосходительство-с. Раз в одиночке сидит, то и в одиночку на прогулке должен, а не с кем-то-с!

Трепов (негодует, его трясет от одного вида «мошенника»). Так почему же, спрашивается, они вдвоем?

Боголюбов (решил объяснить, а лучше молчал бы). Мой суд уже был, стало быть, имею право общаться на прогулке с другими…

Трепов (зычно, на весь двор). Я не тебя спрашиваю! Разве я к тебе обращаюсь? К тебе? Молчать! (Повернулся к Курнееву.) Взять его в карцер! Сейчас же посадить на хлеб и воду! И почему шапки не снял? Долой шапку!

Генерал в бешенстве замахнулся и сам сбил тяжелой рукой с головы Боголюбова шапку. И тут же приказал майору Курнееву схватить и наказать Боголюбова за непокорство «посредством розог», то есть высечь. И тотчас из всех окон сквозь решетки раздался возмущенный крик узников, видевших, как Трепов ударил Боголюбова, и слышавших дикий приказ генерала:

— Палач! Мерзавец! Негодяй! За что человека ударил! Подлый Ярыга! За что велел взрослого человека пороть? Изверг!..

Градоначальнику даже кричали: «Вон отсюда!» В камерах стали стучать всем, что попадалось под руку, обломки разбитых узниками табуреток полетели сверху во двор на Трепова и Курнеева. Вся тюрьма взбунтовалась. Истошный вопль потряс все шесть этажей, перенаселенных арестантами, предварилки.

— За что хотят обесчестить человека? Позор насильникам!..

Боголюбова все же втащили на галерею второго этажа тюрьмы и там выпороли березовыми розгами. А кроме него, были жестоко избиты и брошены в карцеры десятки других узников. Стражники врывались в камеры, где не прекращалось буйство заключенных, и колотили их кулаками, прикладами ружей, грозили убить на месте.