За тридевять планет - [85]

По правде сказать, я не совсем улавливал, но, чтобы не показаться невежественным, утвердительно замотал головой. После этого мы помолчали немного.

Минуты две или три, вряд ли больше. Я тянул час из стакана, Главный кофе из фарфоровой чашечки.

Допивая кофе, он вдруг спросил:

— А как земляки? Интересно, как земляки восприняли записки Эдика Свистуна? Вы прочитали им, конечно?

Я сказал, что по-разному. Когда я прочитал здешней тетке Соне о той, инопланетной тетке Соне, то здешняя тетка Соня побледнела, всплеснула руками и чуть не отдала богу душу. — «Может, брешет, а?» — «Эдя серьезный малый, а вы — брешет!» — «Серьезный, а все равно, может, брешет. Как же это — здесь и там… А ну, как и еще где-нибудь?» — «Вполне возможно». — «Ойой-ой, до чего наука дошла!» Остальные были несколько определеннее в своих оценках. «Был человек как человек и на тебе — прославился!» — заметил сосед и друг Семен. А агроном, когда я дочитал до семян злаковых, так и задрожал весь: «Как же так, а? Ну, арбузы, дыни — бог с ними, как-нибудь и без них обойдемся, а пшеница… Пшеница!» «Вообще чертовщина какая-то! — с досадой сплюнул Кузьма Петрович, наш механик и чтец-агитатор. Сколько денег затрачено, сколько сил и все коту под хвост! Лучше бы записки, чем семена и чертежи!»

— Что значит — лучше бы записки? — насторожился Главный.

— Механик, должно быть, хотел сказать: лучше бы записки пропали… Но это, по-моему, уж слишком!

Но кто особенно был задет, можно сказать — уничтожен, так это Мефодий Аверьянович Авдюшко. Еще бы, на той планете Эдик даже не заметил его. Сосед и друг Семен злорадствовал: «А тебя там и нет! Там вообще начальники обходятся без заместителей, понял?» Зато Фрося и Даша были на седьмом небе. Фрося в первое время стеснялась и краснела, будто Эдик выдал ее заветную тайну. А Даша ничего. Мне показалось, что она и одеваться стала наряднее, для чего укоротила старые платья, и смотрела теперь на всех с чувством некоторого превосходства.

Впрочем, больше всех радовалась ребятня. Гоша, Сашка и Федька бывали у меня почти ежедневно. Они поделились своими воспоминаниями об Эдике и заверили, что учиться будут только на пятерки, а когда вырастут, станут космонавтами. Я сказал, что это необязательно. Важнее другое — какими людьми вы станете, хорошими или плохими, а профессия — дело пятоедесятое. Но мальцы-огольцы со мною не согласились.

Всем троим непременно хотелось стать космонавтами.

Потом Главный поинтересовался моим дальнейшим маршрутом. Я сказал, что заеду в Москву, к отчиму, погощу немного, ну денек, может быть, два. А на самом деле в голове начал складываться совсем другой план.

«Третья планета… Записки с третьей планеты… И как я сам не догадался?» — думал я.

В самом деле, Эдик Свистун ясно дал понять, что и на той, третьей планете начало что-то проясняться.

Надо полагать, оно и прояснилось окончательно. А раз прояснилось, значит, Эдик сделал какие-то наблюдения. Он не мог их не сделать, не такой он парень, чтобы хлопать ушами. И не только сделал, но и записал, зафиксировал, наверняка зафиксировал. Выходит, и записки с третьей планеты тоже должны быть. Должны, должны, факт!

— Ну, счастливо! Извините — дела! Между прочим, коли уж вы загорелись этим делом, то доводите его до конца. Ищите, ищите, дорогой мой! Мы, ученые, в ножки поклонимся, если вам удастся найти хоть ничтожный клочок бумаги с записями, сделанными на третьей планете! — как бы угадав мои мысли, сказал Главный и, рассчитавшись с официанткой, направился к выходу.

Я тоже вышел. Мы простились. Главный пошел своей дорогой, я — своей.

— Кланяйтесь землякам! — крикнул он издали.

То ли от выпитого коньяка, то ли еще отчего, не знаю, только настроение у меня в тот благословенный весенний вечер было великолепное, ну, лучше некуда.

Я смотрел на чудные березки и сосенки, росшие в городке обочь с тротуарами, на прелестные кучевые облака, плывшие куда-то на запад (впрочем, может быть, и не на запад, а на восток, в то время я плохо ориентировался), и думал о весне — и здесь и там, на других планетах. Ведь и на тех, других планетах весна, как я понимаю, и там зеленеют березы и зацветает кудрявая черемуха, и там люди (Эдик Свистун доказал, что люди) выходят в тенистые рощи и сады, радуются теплому солнцу и синему небу, цветам и травам, словом, вечно обновляющейся и прекрасной в своем обновлении бессмертной Жизни.