За тёмными окнами - [8]

Фрэя не стала перезванивать. Всё равно она уже опоздала. И была рада этому – сегодня никуда не хотелось идти. В последнее время ей всё реже хотелось идти хоть куда-либо.

Тихо ступая босыми ногами, она прокралась в ванную, будто вор в чужом доме, открыла кран так, чтобы вода текла тонкой струйкой, и умылась, не прекращая прислушиваться. Промокнув лицо полотенцем, замерла – показался шорох наверху… Нет. Ничего. Посмотрев на кабинку душа и вообразив себе шквал водяных струй, Фрэя отвернулась и вышла.

Одеревеневшая пицца из холодильника перекочевала на тарелку и в микроволновую печь. Кнопки пропикали под пальцами, вынудив поморщиться. Печка зашумела, выполняя программу и пронизывая пищу невидимыми волнами. Фрэя установила время на минуту, но не выдержала и сбросила на тридцатой секунде. Громко. Слишком громко. Даже невыносимо! Так ничего не расслышать, если вдруг из верхней квартиры донесётся голос той женщины.

Почему вчера, когда приехали патрульные, Фрэя не услышала её голоса? Ведь гостья Хедегора должна была выйти и поговорить с полисменами. Они хотя бы поняли, что в квартире с Лиамом находился ещё кто-то?… Фрэя попыталась вспомнить, что именно говорила оператору. Не смогла.

В тишине позавтракав, она отодвинула тарелку и осталась сидеть на кухне за барной стойкой, не переставая вслушиваться. Беспокойство не отпускало. В мозг въедалась надоедливая считалочка, прокручивалась буравчиком в виске. Фрэя разлепила губы и шёпотом произнесла первую строчку:

– One, two. How are you?

Умолкнув на мгновение, продолжила:

– Three, four. Who's at the door?… Five, six. There's mister X, – на этом моменте у Фрэи вырвался нервный смешок. – Seven, eight. Sorry, I'm late. Nine, ten… – шёпот оборвался, потому что снаружи скрипнули ступени.

Старые деревянные ступени, соединявшие второй этаж с мансардой…

Фрэя выскользнула из-за стойки, словно капля ртути: быстро и бесшумно. Пробежав до двери, она прильнула к глазку. По ту сторону стоял Лиам. Линза искажала вид, но Фрэя так предельно чётко рассмотрела его, как не смогла за обе их встречи лицом к лицу.

Резко очерченные тенями скулы, узкий подбородок, острый нос, тонкие плотно сжатые губы. Хедегор стоял очень близко к двери и смотрел вниз. Фрэя разглядела странное воспаление на его щеках под глазами и над верхней губой. Раньше этого точно не было. Резко подняв забинтованную руку, Лиам потёр кожу под носом, придавил пальцами, зажмурился, замирая на мгновение. И вдруг нырнул куда-то вниз – только мелькнула белая макушка.

Кьёр вздрогнула, когда в пальцы босой ноги ткнулось что-то острое. Она едва не вскрикнула! – не от боли (больно не было) – от испуга. Посмотрев вниз, она увидела уголок конверта, который Лиам подсунул под дверь. Глаза невольно расширились: «Что это ещё должно значить?»

Вернувшись к глазку, Фрэя увидела, как сосед поднимает тяжёлый взгляд и несколько мгновений смотрит, казалось, прямо на неё. Усилием воли, она вынудила себя не двигаться.

«Он не может тебя видеть. Не может!»

Ресницы Лиама дрогнули, и он отвернулся, уходя к себе.

Выждав немного, Фрэя подняла конверт. Не конверт даже – сложенный вчетверо лист плотной писчей бумаги. Развернув, она прочла:

«Фрэя, прошу простить меня за доставленные вчера неудобства.

Л. Хедегор».

За доставленные кому неудобства? Ей? Или той вульгарно одетой девице, которая вообще непонятно – покинула ли квартиру и была ли в состоянии её покинуть? После доставленных неудобств. Судя по её вчерашним крикам и лепету, неудобства были явно масштабнее тех, что пришлись на долю Фрэи.

Он ненормальный! К чему эта записка? Любой человек обошёлся бы коротким извинением на словах. Хедегор же вовсе не собирался разговаривать с ней, сразу прибегнув к этому странному способу. Что заставило его? Стыд? Раздражение? Злость на Фрэю за вмешательство?

Ни одно из этих предположений не помогало успокоиться.

Вернувшись в спальню, Фрэя выхватила из-под подушки телефон и набрала Инге.

– Я проспала. Прости. Вы ещё там? Я подъеду, ага?… Отлично. Скинь ориентировку, куда ехать… До скорого.

Собравшись меньше, чем за четверть часа, Фрэя вылетела из дома, спасаясь от вернувшейся тишины и поднявшей голову гидры мыслей.

* * *

Развалины текстильной фабрики и впрямь были впечатляющими: тёмно-красный кирпич стен, остовы прядильных станков, гигантские чаны для краски… Полчища пауков и лохмотья паутины.

Такие пафосно-устрашающие на фотографиях и совершенно простые и весёлые в жизни, друзья-товарищи готы воодушевлённо разведывали территорию, дружно обустраивали очередной уголок для фотосессии. Несколько раз даже Фрэю загнали под объектив, замотав её, как гусеницу, длинным полотном чёрного крепа так, что повседневную одежду стало совсем не видно. Фрэя боялась себе представить, что за фотографии получит, когда умельцы из их компании пошаманят над кадрами в Фотошопе.

К полудню, вымотавшись до предела, решили заканчивать. Загрузились в две машины и рванули в центр обедать.

Инге, наблюдая нарочито смешливую, порой, до оголённого нерва, на грани истерики веселящуюся Фрэю, пыталась несколько раз добиться от неё объяснений. Но Кьёр включила режим «не понимаю, о чём ты», и Сёренсен отступила. Временно. Фрэя пообещала себе, что обязательно расскажет подруге о вчерашнем происшествии, но не сейчас. Когда-нибудь потом. Завтра, через неделю, в следующем месяце… Не раньше, чем сможет трезво оценить факты. Сейчас она боялась выплеснуть на Инге слишком много лихорадочного бреда, терзавшего её сознание неясными и необоснованными страхами.