За тех, кто в дрейфе! - [25]

Страшная штука – огонь, ничего другого так не опасался Семенов в своей полярной жизни. Лучший друг человека и его злейший враг – огонь… На Востоке, когда морозы переваливали за восемьдесят, снился ему один и тот же навязчивый сон – брошенный тлеющий окурок; просыпался тогда в холодном поту, вставал и обходил помещение. На любой другой станции сгорит домик – перейдешь в другой, на любой станции, кроме Востока, там пожар – верная гибель. Саша и Андрей пошушукались, спелись и нашли для свихнувшегося начальника лекарство: ночным дежурным по станции назначать некурящего. Наверное, и в самом деле заглянули в темную дыру подсознания – кончились те сны…

Семенов встал, заглянул в зеркало – на него смотрел незнакомый ему человек с перекошенным, в волдырях, лицом, которое отнюдь не украшали обгоревшие ресницы и брови. Хорош! Родная мать не признает… Сочинять объяснительную записку решительно не хотелось – подождут, ничего не случится, столь ответственные вещи нужно делать на свежую голову. О, том, чтобы лечь в постель, он и думать боялся: коснешься лицом подушки – от боли до потолка взовьешься. Решил попытаться заснуть в кресле, которое Белов подарил, уселся поглубже, к мягкой его спинке осторожно прислонил затылок и прикрыл глаза.

Льдина горела.

Сначала вспыхнула дизельная. Промасленная и просоляренная, она пылала весело и страшно изогнувшимся под ветром факелом. И в первое мгновение Семенов никак не мог понять, то ли трещат ее стены, то ли это треск лопающегося льда. Но времени размышлять у него не было, так как на данную секунду главной опасностью были бочки, одни с соляром, другие с бензином, составленные у правой стены дизельной. Не раздумывая, он шагнул в озерко и по бедра в ледяной воде бросился туда.

– Берегись!

Откуда-то возникший Филатов откатил от стены бочку, она плюхнулась в воду. Задыхаясь от едкого дыма, Семенов выбрался наверх.

– Какие с бензином?!

– Берегись! – в исступлении орал Филатов, выдергивая из штабеля бочку.

Филатов, конечно, был прав: некогда разбираться, какие с бензином. Теперь они вместе орудовали у стены, в четыре руки выдергивали бочки и катили их в воду. Едкий дым застилал, ел глаза, но боковым зрением Семенов видел, как Бармин и Дугин, стоя в озерке, подтаскивали бочки, а другие откатывали их подальше.

– Эта с бензином!

Пламя лизнуло Семенову лицо, он отпрянул в сторону.

– Николаич! – услышал он плачущий голос Филатова. – Примерзла!

Отвернув лицо от огня, он подобрался к Филатову, и они вместе пытались вырвать бочку, которую уже хватало пробившимся из стены огнем. «Назад!» – чей-то неистовый крик. Бочка не поддавалась, в дизельной что-то рухнуло, стена пропустила сноп искр, и тут Семенов понял – не мозгом, а потрохами, кожей понял, что время вышло. Он ухватил Филатова за шиворот и поволок в воду. Филатов вырывался, сыпал ругательствами, но обоих уже подхватили люде и силой потащили за собой.

Мощный взрыв взметнул в небо гору черного пламени, и оно, подхваченное и разорванное на куски ветром, пошло гулять по Льдине, образуя ручьи, островки огня.

Льдина горела. Соляр, который призван дать станции тепло, энергию и жизнь, обрекал ее на гибель. Он залил, пропитал поверхность Льдины и широкой полосой огня стекал в озерко, снежницы, промоины и лунки. Горел лед, пылала вода, ветер швырял в лица людей черные хлопья сажи. Семенов болезненно поморщился, встал и прошелся по комнате. Глаза слезились, резь не утихала, и он хотел было позвонить Бармину, но раздумал: Саше, наверное, хватает забот с Филатовым. Спасибо, Саша, не потерял голову, спас бензиновые движки…

Семенов достал из аптечки марлевые тампоны, смочил их в чайной заварке и осторожно приложил к глазам. Вроде немного легче. Лицо – черт с ним, не в кино сниматься, глаза бы не повредило.

Можно ли было предотвратить тот роковой взрыв? Семенов еще раз подумал, тщательно проанализировал все обстоятельства и пришел к выводу: да, можно, если бы не та примерзшая бочка. От жары она лопнула, бензин взорвался и создал столь высокую температуру, что полопались и емкости с соляром. Будь под рукой лом или кирка… Вдруг Семенов понял, что его тогда толкнуло хватать Филатова и бежать без оглядки: раскаленный бок той самой бочки, раскаленный настолько, что вспыхнула промасленная Венина рукавица…

А в объяснении напишешь это? Недоверчиво улыбнутся, у страха глаза велики – скажут… Ну, такое обвинение вряд ли кто бросит, а что про себя подумают?

Несмотря на терзавшую его боль и мрачные мысли, Семенов улыбнулся: вспомнил, как на одной станции первачок разжигал непослушный газовый камин, плеснул в него бензин и в полминуты сгорела жилая палатка с раскладушками и личными вещами. Первачок был совсем зеленый, ребята его пожалели и попросили то дело замять. И акт был написан такой: пожар – дело рук медведя, следы которого в изобилии петляли вокруг палатки. Видимо, медведь хотел в палатку заглянуть, дернул за меховой полог и опрокинул камин. Поверили тому акту или не поверили – другой вопрос, но первачок был спасен и в последствии очень неплохо отработал свой грех – Саша Бармин…

Основная часть бочек с топливом находилась в отдаленном месте, и теперь, когда дизельная взорвалась, главных опасностей оказалось две.