За тайнами Плутона - [83]

Книга окрыляет молодого читателя энтузиазмом… к исследованию Арктики. И как окрыляет! Сразу готов сесть на машину и полететь в страну льдов, где упорствуют морозы, норд-осты и туманы.

Сегодня — День авиации. На маленьком учебном самолетике У-2 я получил первое «воздушное крещение». Обещаю Вам, дорогой Владимир Афанасьевич, приложить все силы, энергию, весь комсомольский задор к изучению авиационной техники, чтобы уметь летать выше всех, дальше всех и быстрее всех…

Задача не из легких. Мы видим все трудности. Но Советская власть и наша родная Коммунистическая партия создают нашей молодежи все условия, используя которые мы сможем и должны достигнуть осуществления зародившихся в молодости замыслов…

Ваша книга разжигает интересы читателя и обогащает его ценными сведениями.

Заканчивая это, хочется крикнуть: «Север будет освоен и изучен! На Земле Санникова мы все-таки побываем!»

Извините, многоуважаемый Владимир Афанасьевич, за беспокойство. Желаю Вам много, много лет плодотворной работы и жизни. А главное — здоровья!

От всей души благодарный Вам читатель «Земли Санникова» — Афанасий Ефременко.

P. S. Не можете ли посоветовать еще что-нибудь прочесть на эту тему.

Днепрострой, соцгород, Дом инженеров алюмин. завода, комн. № 52».

Каждое новое переиздание «Плутонии» или «Земли Санникова», каждая новая книга вызывали новый поток писем.

Особенно растрогало Обручева письмо из Ташкента, полученное в апреле 1949 года:

«Глубокоуважаемый Владимир Афанасьевич!

Примите глубокое мое к Вам уважение и прежде всего простите за беспокойство.

На днях мне посчастливилось приобрести Вашу книгу «По горам и пустыням Средней Азии». В описании путешествий по Пограничной Джунгарии 1905, 1906 и 1909 гг. упоминается о Вашем проводнике Гайсе Мусине Мухарямове и его сыне Абдубекире.

Простите меня за чисто человеческую слабость, но вторую часть Вашей книги я читал с таким большим чувством и волнением, что по окончании чтения я уже не мог не написать Вам об этом. Дело в том, что я уже, можно сказать, малышом слушал как увлекательную сказку о Ваших путешествиях. Мать моя (дочь Вашего проводника Гайсы), бывало, целыми, вечерами рассказывала, как мой дед водил по «нашим» горам и степям русского профессора и его сыновей, тоже ученых. Разные мелкие и большие эпизоды живут в памяти моей матери до сего дня!

И вот я, внук Гайсы, осмелился и решил выразить Вам от имени наших «старших» благодарность… за что? Да хотя бы за то: с такой Вы теплотой упоминаете (и неоднократно) о простых людях.

Нахожу уместным сообщить, что мой дед, выдав замуж свою среднюю дочь (то есть мою мать) за учителя татарской школы, в 1911 году уехал с своим большим семейством из г. Чугучака и поселился недалеко от Усть-Нарымского на р. Иртыше. Умер в 1924 г. А старший сын его Абдубекир (мой дядя), по-видимому, до сих пор живет там.

Не сочтите, пожалуйста, за нескромность — я очень бы просил Вас, Владимир Афанасьевич, если это можно, прислать мне одну фотографию (копию), где сняты мой дед Гайса или Абдубекир, так как у нас нет.

С сердечной признательностью к Вам, хочется хранить, как семейную реликвию.

На этом кончаю. Простите за беспокойство.

Желаю Вам еще долгих лет здоровья и плодотворной работы!

С искренним преклонением Ф. Хабибуллин».

Три полевых сезона, проведенных с Обручевым, стали буквально поворотным пунктом в жизни Гайсы Мусина.

Уже позже сын его писал: «Отец часто вспоминал, каким он был религиозным фанатиком и темным, отсталым человеком до участия его в работе экспедиции В. А. Обручева. После окончания экспедиции мой отец всех своих детей — мальчиков и девочек — отдал учиться в русскую школу в городе Чугучаке. Раньше мы учились у догматиков-мулл, где учили читать коран и другие священные книги и совершать намаз, то есть мусульманскую молитву во славу ислама и Магомета. Сам отец все реже и реже стал посещать мечеть, бывать у муллы. В нашем доме появились выписанные отцом газеты и журналы, читать которые раньше он нам запрещал. Эти резкие перемены в сознании отца привели его к ссоре с духовными отцами, которые, как известно, стремились, как все «святые отцы мира», держать свою паству, так сказать, в «страхе божьем»…

Этот разрыв с религией, с духовными отцами и стал причиной переезда семьи в Россию. После революции Гайса Мусин вступил в партию, стал председателем колхоза, боролся с кулачеством, не раз был награжден за самоотверженный труд. Все дети его стали образованными людьми…

Во многих судьбах Владимир Афанасьевич Обручев, без преувеличения, сыграл поворотную роль.

Вы помните дневник Евы Самойловны: «Теплое и внимательное отношение к человеку у В. А. проглядывает на каждом шагу. Он совершенно не может оставить без ответа ни одну просьбу».

Молодой человек потерял один глаз, второй — повредил при каком-то химическом опыте. Его приняли на историко-филологический факультет Иркутского университета, а он всю жизнь мечтал о геологии.

Обручев обращается в Иркутск, к своему бывшему аспиранту Евгению Владимировичу Павловскому:

«…он так хочет быть геологом, чуть ли не с детства, и написал мне длинное письмо… Я посылаю его к Вам, он покажет мое письмо; если его глаз все-таки может работать, хотя бы с микроскопом, то нельзя ли перечислить его, жаждущего геологии, опять на геологический. Пусть глазной врач проверит его зрение».