За святую обитель - [2]
— Спаси тебя Господь, кормилец, — в голос молвили странницы, раздеваясь и усаживаясь.
Напились они водицы, сухих корок погрызли. Тем временем в избу вошли остальные молодцы и сели.
— Ляхи что ль пожгли у вас село? — спросила старуха.
— И ляхи, и свои, бабушка. Такая уж пора злая…
— Верно, кормилец, правда твоя… Хуже этой поры и не бывало на Руси… Вот и наше село Здвиженское — чай слышали, молодцы — тоже с двух концов ляхи да перелеты запалили. И сгорело оно, как свечечка, словно все избы косой срезало… Ох, горе-горькое!..
Заплакала старуха, закручинилась и дочь: из голубых глаз покатились крупные слезы.
— Батюшка! Родненький!.. — простонала она сквозь слезы.
— И убили моего старика-хозяина! — повела опять речь старуха. — И остались мы с Грунюшкой сиротинками! Негде голову преклонить, опричь храмов Божиих, да и те, почитай все, поруганы нехристями. Одно было прибежище бедным сиротам, нищей братии — обитель-матушка; да и ту хотят теперь злодеи боем взять…
Вскочили молодцы со скамеек все как один.
— Не бывать тому! Костьми ляжем за обитель!
— Да полно, бабушка, может, ты ослышалась? — недоверчиво спросил хитрый Оська.
— Какой, родимые! правда правдинская… Все богомольцы про то толковали, плач и стон стоял в обители. Поплелась я, грешная, к святому старцу Корнилию — духовный отец он мой — пала ему в ноги. Мудрый он старец и милостив к бедным.
— Еще бы! Кто старца Корнилия не знает? Святой человек, — вымолвил Ананий.
— Благословил меня старец и поведал мне: истинно идут на обитель ляхи, и царю то уже ведомо, и посылает он, царь-батюшка, на подмогу бойцам обительским воевод своих с силою ратною и нарядом… Заплакала я, кормильцы мои, как услышала эту злую весточку, побежала спешно к Грунюшке; собрались мы и пошли куда глаза глядят.
Помолчали все недолгое время в думах тяжелых.
— А еще толковали в обители бывалые люди, — опять зачастила старуха, — что поднялся на русскую землю сам Жигимонт со всей силою ляшскою. И больно тот Жигимонт обличьем страшен: власы у него красные, огненные, очи полымем пышут, сидит он, Жигимонт, на крылатом коне, ведет за собой тьмы- тем басурманов; как увидит село али город, дохнет полымем, и только пепел остается…
— Пустое! — степенно сказал Ананий. — На вражью силу есть молитва святая. А вот что, братцы, — надо нам идти обитель- матушку оборонять…
Закрестилась старуха-богомолка.
— А ляхи-то?!
— А Бог-то, бабушка? А Сергий-то преподобный?.. Глянула Груня на Анания, и просветлело ее печальное лицо.
— Видишь, матушка, как добрые люди думают. И я то ж тебе говорила…
Замолчала старуха, не знала что делать. Ананий тем временем оделся, топор из-под лавки взял, в мешок хлеба положил. Остальные парни тоже снарядились, торопливый Данила уже к двери пошел, как вдруг от могучего удара рухнула дверь на пол, послышались чужие голоса.
— Ляхи! — завопила старуха, хоть ничего еще сослепу и разглядеть не могла. И вправду — в сенях теснились человек восемь польских воинов. Держались они с опаской: длинные, заряженные пистоли противу молодцев уставили, в левых руках обнаженные сабли держали. Ананий огляделся, мигнул товарищам глазом: смирно, обождите…
— Кто тут хозяин? — спросил, подвинувшись, толстый, румяный, с висячими усами старший лях. Ананий спокойно вышел вперед.
— Иди до нашего ясновельможного ротмистра, пана Лисовского. Живо!.. А вы, другие, ни с места — не то пулю в лоб!
Снаружи загремела воинская труба, загудела земля под сотнями конских копыт. Когда вышел Ананий на улицу — диву дался…
Сотни две иль более польских наездников, в красных доломанах и высоких железных шишаках, вытянулись вдоль улицы. Начальник сидел на черном коне. Лицо у знаменитого наездника, грабителя сел и городов русских — ротмистра Александра Лисовского — было смуглое, хмурое; глаза, словно молнии метали. Известен он был своей свирепостью, и сплелась с его именем страшная слава.
— Это хозяин! — закричал он при виде Анания по-русски чисто; успел научиться: не один год кружил Лисовский, как хищный ястреб, по русским пределам. — Поворачивайся! Хлеба, молока, живности!..
— Ничего у меня нет: все ваши взяли, — смело ответил Ананий.
— Вязать его! — закричал ротмистр. — Спешьтесь человек десять: обыскать избы!..
Мигом скрутили Анания толстыми веревками, ремнями коновязными… Не шелохнулся молодец, только усмехнулся, взглянув пану в грозные глаза. Разгневался Лисовский на такую дерзость.
— Над нами смеешься!..
— Не над вами, ляхи, а над вашими путами. Гляньте-ка… Передернул Ананий могучими плечами, повел локтями легонько — и с треском полопались веревки и ремни. Пошел глухой гул по польским рядам. Гордый ротмистр тоже подивился, да виду не подал.
— Станьте двое около него с пищалями; если бежать вздумает — стреляйте. Ну, что там нашли по избам? Несите живее, жолнеры!..
К Лисовскому подбежал толстый хорунжий с красным одутловатым лицом.
— Пан ротмистр, видно, этот русский медведь сказал правду: кто-нибудь из наших здесь был. Все ограблено, есть только черствый хлеб…
— Давайте черствый хлеб! — весело подхватил Лисовский, соскакивая с коня. — В походе не до нежностей. Подождем, пока раскинем лагерь у монастыря; как обоз наш с паном Сапегой подойдет — попируем. Глоток вина у вас найдется, пан Тышкевич?
По велению свыше отправился сельский священник старец Сильвестр в стольный градМоскву к юному царю Иоанну Васильевичу. Много добрых дел совершил старец, ставдуховником государя, немало благих советов дал молодому царю, наставляя его на путьистинный…О легендарном взятии Казани, о новых царских законах и иных важных для Отечествагосударственных делах, совершенных Иоанном Грозным под влиянием благочестивогостарца, читайте в исторической повести В.П. Лебедева «Царский духовник».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.