За столпами Геракла - [62]

«Идальго» и «знатные» преклоняли колена.

Все целовали его правую руку,

А особы более знатного происхождения — левую,

Произнося со смиренным почтением:

«Зананят гуайоек», что значит

По-кастильски «Я твой подданный».

Другие люди — низкого происхождения —

Приносили мягкие выделанные шкуры

Или красивые, с приятным запахом цветы

И целовали правителю

В знак преданности и признания его вождем

Обе ноги, отерев их...

Затем многоголосое эхо разнесло

Выкрики, свист, воинские кличи,

И вышел Тигаига, храбрый военачальник,

С более чем тысячью бесстрашных воинов,

Вооруженных увесистыми палицами.

Стоящие впереди выкрикивали:

«Ачит гуаньот менсей, ресте Бенком!» —

Что означает на кастильском

«Да здравствует Бенкомо, наш вождь и покровитель!» —

На что арьергард отвечал:

«Гуайакс эчей, офиак насете саана!» —

Что значит «Да пусть не сломят его

Никакие превратности судьбы!»

Приведенные фрагменты из поэмы Антонио де Вьяны вводят нас в мир канарской поэзии позднего средневековья, дополняют уже сказанное об аборигенах. Остается только сожалеть об отсутствии у нас полного ее текста. Предметом специального рассмотрения может быть сравнение текстов упомянутой драмы Лопе де Веги и сочинения Вьяны.

Любопытны образцы народной испано-канарской поэзии. Например, этот романс:

— Эй, пастух, женись на мне!

Посмотри, как хороша!

Храню козочек тебе...

Я священнику родня.

— Сам могу пасти я коз, —

деревенщина сказал. —

Мое стадо высоко,

с ним я буду спать у скал.

— Эй, пастух, женись на мне!

Есть и деньги у меня,

у священника на кухне

полкубышки для тебя...

— Деньги спрячешь ты в чулок, —

деревенщина сказал. —

Мое стадо высоко,

с ним я буду спать у скал.

...Или вот эти «частушки», пением которых сопровождается танец в ритме польки:

Деревья кора сберегает,

от солнца спасает сомбреро,

а остров Фуэртевентуру

веками хранят махореры.

Потаскушка вышла замуж —

дельно поступила:

если б месяц протянула —

уж дитя крестила.

Говорят, когда-то польку

Танцевали в залах только,

но погонщики украли

и крестьянам передали

В поэзии XIX–XX веков также немало произведений, написанных с любовью к родному краю:

Поклон тебе, Иерро, — младшо́й.

Вальверде встречает зеленый.

Гомеры заросшие склоны

одарят любого с лихвой —

поклон, плодородный Гомера.

И Пальме поклон посылаю:

скалистая цепь, городская —

ты город и ты — Ла-Кальдера.

Поклон, Лансароте, рыбачий.

Европа здесь с Африкой слиты.

Фуэртевентура — Кастилья,

у моря равнины Ла-Манчи —

поклон вам, земные просторы.

Поклон, Гран-Канария — острой

смешенья культур и народов,

и вам, многоликие горы...

Поклон, Тенерифе, и слава

менгиру истории нашей.

О Тейде, отец седовласый.

Тебе лишь, застывшая лава,

я сердце навеки вручаю,

Навария, мадре родная.

Рамон Хиль Рольдан

* * *

Моя Родина — не мир многострадальный[Это и следующие стихотворения переведены Вс. М. Кузнецовым.],

не Европа, не Парижи здешние,

Родина моя — дерево миндальное,

сладкое, тенистое, нежное.

Сколько мной дорог на свете пройдено

и была повсюду эта боль.

О тебе все думы мои, Родина,

берег мой, дарованный судьбой.

Сколько раз мне снились зори ясные,

пробуждай дух мой островной,

и пока жива ты — не угаснет он,

будет в сердце бить мое волной.

Родина, тропинка моя, хижина,

словом я к скале твоей приник,

и тебя вершиной мира вижу я,

Родина — целебный мой родник.

Николас Эстебанес

Фолиям — танцам, сопровождаемым пением, посвящено следующее стихотворение. Фолии впитали в себя доиспанские музыкальные традиции. Движения неторопливы и церемонны. Кавалер выказывает даме свое уважение и не прикасается к ней. Слова сентиментальны:

Это песня лебедя — фолии,

птицы парящей в последнем полете,

голос прощания в ней узнаете,

танец предсмертной агонии.

Плач в нем и радость, восторг, наслаждение,

боль и тоска, ожиданье разлуки,

каждый найдет для себя только звуки,

те, что так сходны с его настроением.

Сладкие звуки, нотки печали —

все, чем живет моя Родина милая,

веру с иллюзией вы повенчали,

фолии, фолии, радость унылая.

Страстные души вас создавали,

море ласкало своими приливами,

фолии, фолии...

Гильермо Перера

* * *

Порт Гран-Канарии в звездной Атлантике,

свет маяков, чародейство луны,

весь ты овеян лазурной романтикой,

спишь, погрузившись в купель тишины.

Плещут о молы звонкие волны,

шум их напомнил мне песню весла...

Трутся о пирс изумрудные воды,

робко ласкаясь, — и нет им числа.

А на смоленых бортах кораблей

вьются, как волосы, блики огней —

свежая память о замершем пляже.

И неотвязная, словно тоска,

льется протяжная песнь моряка,

якорем тяжким на душу ляжет...

Томас Моралес

Завершая небольшой и не претендующий на полноту экскурс в испано-канарскую поэзию, приведем высказывания о Канарах испанского писателя и философа Мигеля де Унамуно. В 1924 году он был выслан на Фуэртевентуру и провел на острове несколько месяцев. Он писал: «Этот окружающий нас со всех сторон морской простор живителен. Когда-то из моря поднялись острова. Мощные сотрясения, титаническая борьба между Вулканом, богом огненных недр земли, и Нептуном, богом необъятных морских просторов, сопровождала их появление. Эти острова, окутанные некоторое время густым туманом легенды, которые какой-то фантазер назвал остатками древней Атлантиды, были поднявшимися вулканическими конусами. Среди них блуждал мифический остров Сан-Борондон, названный в честь святого ирландца, который среди полярных льдов встретил предателя Иуду, выходившего каждый год на рождество из ада...»