За стенами города. Дезертир Ведерников - [9]

На старой карте Санкт-Петербурга и его окрестностей стал искать то место, куда вчера их доставили грузовики. Границы города изменились, как и названия улиц и поселков. Но дорогу, по которой они двигались на северо-восток, на карте нашел и даже голубую жилку ручья, отделявшего их вначале от немцев. Выходило, что вчера немцы были примерно в тридцати километрах от города. Если среднестатистическую скорость продвижения немецких армий на ленинградском направлении даже сократить в три раза, они завтра должны войти в город…

Утром Ведерников сунул в пиджак пачку папирос, набросил на плечи плащ. Но, потянувшись за беретом, оборвал свои приготовления: «Черт! Я как дрессированный пес». Посмотрел на часы. Так и есть, семь часов, — в семь он всегда отправлялся на работу. Чувство катастрофы перечеркивало все, что было смыслом его привычек и обязанностей. Его, маркированного инженера — пять изобретений, патенты, публикации, премии, — просто вычеркнули из этого списка и занесли в другой — мобилизованных. Потом занесут в третий, четвертый, пятый: убитых? пропавших без вести? дезертиров?..

Ему не избежать сцены, которую предвидит в подробностях и с неумолимым финалом. За столом человек — неважно, он глуп или умен, симпатичен или зверь, любой из них задаст ему одни и те же вопросы: «Почему вы оказались в городе? …Ах, говорите, все погибли. А чем объясните, что одни героически отдали свои жизни, выполняя приказ, а вы, бросив своих товарищей, оказались в тылу? Ах, вам показалось присутствие в окопе абсолютно бессмысленным, и вы бежали… Вас вывез шофер, с которым, вы утверждаете, случайно познакомились, когда ехали в одной кабине на позиции? О, какая счастливая и подозрительная случайность! Вы не назовете имя шофера и номер его машины?.. Почему вы сразу не явились куда следует? Расскажите с подробностями, как вы избавились от винтовки, или вы ее припрятали на всякий случай?..».

Инженер Ведерников не сможет пройти благополучно подобный допрос — на деле он мог быть еще унизительнее. В нем просыпалась ярость, когда представлял людей, которым должен был бы объяснять причины гибели людей и оправдывать свое собственное существование только потому, что власть считает бессмысленную смерть бойца высоким моральным подвигом, а вырвавшихся из ее лап трусами и предателями, не заслуживающими права жить. «Допрашивать надо тех, кто виновен в позорном ведении войны и гибели армий!» — вот что он крикнет в лицо защитникам идиотизма.

Ведерников вставал, рассеянно бродил по квартире и вновь оказывался на кухне. Он представил себя в положении Антона Горчева — двоюродного брата жены. Антон на допросе соврал. И враньем заслужил право жить дальше. Молодой химик после освобождения из лагеря на этой самой кухне полночи рассказывал, как несколько месяцев его били, устраивали очные ставки со знакомыми, подтверждающими галиматью следователя. Будто он входил в группу молодых ученых-террористов. Готовились во время праздничной демонстрации 7 ноября взорвать на Дворцовой площади трибуны вместе с городским партийным руководством. Химик признал свою вину, и ему перестали выбивать зубы, ставить лицом в угол, когда допрашивали и били других. Получил десять лет и оказался на Колыме. Там он попросил председателя комиссии, разбиравшей через пару лет жалобы на ежовское ведение следствий, прочесть заключительную часть обвинения. «Что за бред, товарищи?! Обвинитель пишет: „Антон Валерьянович Горчев для исполнения преступного замысла изготовил с сообщниками бомбу, зарядив ее специально подготовленным в лаборатории ватерпасом большой взрывной мощности“».

«Может быть, и мне соврать: послал командир отряда в тыл за саперными лопатками. Еще лучше: в тыл врага… и вот только что к своим выбрался, ничего о своих не знаю… Нет, не одарен я талантом спасительного вранья. Нет, — ничего нельзя исправить».

До вечера тупо ходил по квартире. Дядя Миша и сейчас, казалось ему, передает какие-то тайные сообщения.

К вечеру инженер остыл. «Не сиди, иди и узнай, что там, на улицах, происходит…».

7

В город уже хлынули жители ленинградских пригородов. К тротуару приткнулся конский обоз. Часть лошадей распрягли и привязали к передку телег. На телегах мешки, узлы, на некоторых — дети. Около ворот стоит сельчанин в потерявшем всякий вид пиджаке.

— Друг, ты не скажешь, где найти дворника? — Ведерников пожал плечами. — Вот дела! Нас гонят с улицы, а во двор попасть не могу. Послушай, купи у меня муку-крупчатку! И горох у меня есть.

— Мне не нужно ни того, ни другого.

— Как не нужно? Пригодится. Самому, семье. Почему предлагаю? Потому что нет теперь у меня ни дома, ни хозяйства. Все, что было, бросил. Куда едем, где приткнемся — неизвестно. Конь еле ноги тащит. Посмотри на него!

Ведерников посмотрел, но ничего особенного в коне не заметил: грязный коняга, прижав уши, мотает торбу с сеном. И пошел дальше.

День заканчивался, люди возвращались с работы. Никто не останавливался у газетных щитов, плакатов, приказов. Газетные заголовки были те же: «Все для победы!», «Сделаем наш город непреступной крепостью!», но появились плакаты, подтверждающие простой факт: «Враг у ворот!».