За Советскую правду - [4]

— На ту, видно, сторону гнешь!

— Никуда не гну. Говорю, не выходит дело, и вся.

— Ребят-то у тебя раньше учили? Лучше, по-твоему, было при той власти?

— Да не к тому я. Чего присыкаешься. К слову пришлось.

Старик поворачивает вправо от ворот и бурчит:

— Как чирей на язык — слова-то у них! Посадить вот сукина сына.

— Садили которые! Поди, донеси! Похвалят на старости лет. Медаль дадут. Мне вон дали… за японску. Потом, обращаясь к другим, прибавляет:

— По бокам надпись: «Вознесет тебя господь в свое время». Ловко?

— Чистохвалы, известно, — неохотно соглашается один. Остальные молчат.

Кирибаев жадно прислушивается.

Делает выводы:

«Есть, значит, свои по деревням. Туда надо. Нельзя ли учителем заделаться?»

В коридоре управы поймал председателя. Бойкий, подвижной человек кооперативно-учительского вида. Небрежно слушает кирибаевский рассказ о причинах остановки.

Вертит в руках «документ» Кирибаева и быстро заключает:

— Пустяки. Видно, что интеллигентный человек. Идите в отдел. Там выберите место.

— Куда это?

— Через квартал. К собору. Там Кузьмина спросите. Записку вот передайте.

В отделе чувашин-секретарь Кузьмич Кузьмин обрадовался новому учителю.

— Вам куда желательно?

— Много разве мест?

— В сорока трех школах совсем нет учителей. Да и в остальные пополнения надо.

— Где бы посмотреть?

— Список у нас есть. Карту вон взгляните.

Кузьмин указывает на карту уезда, которая резко делится на две полосы: зеленую и светлокоричневую — лес и степь.

Красными кружками отмечены на карте школы. Только два-три кружка с двойной обводкой. Это школы повышенного типа.

Кирибаев тянется к крайнему пятнышку в северовосточной стороне зеленой полосы.

Прочитывает вслух надпись: Бергуль.

Секретарь еще больше оживился.

— В Бергуль можно. Там уже давно ждут учителя. Школа там новая.

— И лес там? — спрашивает Кирибаев.

— Лесу там! о-о! Коренной урман. Ремы. Постройки на подбор.

— Далеко отсюда?

— Ну, верст сто с лишним. (Лишек потом оказался тоже сотней.)

— Так вот на Бергуле и остановимся.

— Пишите заявление.

Услужливо предлагает бумагу, перо. Даже стул придвинул.

«Сошлись, значит», — ухмыляется про себя Кирибаев и пишет: «Представляя при сем удостоверение… э… прошу…»

Секретарь берет написанное, заносит в книгу, пишет что-то на особом листе и уходит.

— Вы подождите, я скоро, — бросает он при выходе. Кирибаев слоняется по комнате и от безделья рассматривает какие-то диаграммы.

Минут через пятнадцать Кузьмин возвращается и весело говорит:

— Ну, теперь вы — бергульский учитель. Получите удостоверение. Когда поедете?

— Да мне хоть сейчас, ждать нечего, — отвечает Кирибаев, свертывая бумажку, где значится, что такой-то «есть действительно учитель Бергульской школы Биазинской волости, Каинского уезда». Есть печать и три подписи. На этот раз не фальшивые.

— Прогонную сейчас достанем, — говорит Кузьмин и дает распоряжение делопроизводителю сходить куда-то.

Мальчуган-делопут быстро уходит и минут через пять приносит прошнурованную книжечку листов на тридцать «на право взимания двух обывательских лошадей».

Кузьмин деловито объясняет, где земская станция и где взять школьные пособия для Бергульской школы.

ДЕСЯТЬ ФУНТОВ КУЛЬТУРЫ

На складе — в холодном пустом коридоре нижнего этажа — веселый высокий парень в полушубке выдает Кирибаеву школьное имущество.

Стопа бумаги, коробка перьев, двадцать четыре карандаша и столько же букварей «по Вахтерову». Тощая брошюрка в два десятка страниц, на скверной бумаге. Сюда же кладется приказ генерала Баранова о «новом правописании» и штук сорок переплетенных книжечек — «начатки закона божия».

— Этого у нас много, — говорит парень. — Прибавить можно. Бумагу одобряют.

К этому добавляет еще десятка два картин с голыми Адам-Евами, один задачник, две книжки Басова-Верхоянцева «Конек-скакунок» и начинает завертывать все в большой лист синей бумаги.

Кирибаев пробует протестовать:

— Да ведь тут одно божество. Куда я с ним?

— А вы его разбавьте «Коньком-скакунком», — отшучивается парень.

— Ручек хоть дайте. Книг для чтения.

Заведующий складом, не переставая улыбаться, говорит:

— Книжки еще не составлены, а ручек вовсе не даем. Не к чему! Насадят ребята зорьку пера на прутик, вот и ручка. Распишитесь-ка лучше да уезжайте до вечера, — прибавляет он, придвигая ведомость.

Лицо парня на минуту становится серьезным. Кирибаев расписывается, берет маленький синий тючок и, взвешивая на руке, говорит:

— Немного же культуры повезу.

— Сколько имеем. Всем одинаково даем. Вот корабли прийдут, так возом привезем. А может, и ближе найдется. Ждите.

Кирибаеву хочется слышать в шутках парня скрытый смысл, и он спрашивает:

— А скоро?

— Не раньше как урман оденется, — отвечает парень и подает руку.

В коридор входят какие-то женщины, и Кирибаев отправляется разыскивать станцию.

Там в две минуты.

— Ладно, к трем подадим. Только не задерживайте. Нас, небось, штрафуют, а как пассажир тянет, — ему ничего.

«Это, видно, у них на военную ногу поставлено», — думает Кирибаев, возвращаясь на постоялый.

Старуха одна. Ходит с заплаканными глазами.

На вопрос: «Нет ли пообедать?» — уныло отвечает:

«Жареные окуни только».

— Давай, бабушка, поедим.