За сладкое приходится горько платить - [18]

Тип икнул и замолчал. Малыш сморщился, нагнулся к нему — отвратительно несло самогонкой и мочой. И тут ему пришла в голову еще одна идея. Он подобрал отпитую, но уцелевшую бутылку с самогонкой, тщательно вытер ее о свой костюм, несколько раз плотно сжал в руке. Надо было, чтобы на бутылке оставались отпечатки только его, Малыша, пальцев. Потом он взвалил на плечи еле живого бомжа и двинулся в сторону клиники. Предстояло отмахать еще с десяток километров. Но это его не пугало. Организм уже полностью оправился от ран, полученных на дамбе, все зажило, как на дикой собаке, которая живет без хозяина.

На половине пути, а двигался он по обочине дороги, всякий раз ныряя в кювет или прячась в кустах, когда появлялись огни машины, сделал передышку. Бомж не подавал признаков жизни, сказалась добрая порция самогонки — он был мертвецки пьян.

Дотащив пьяного, становившегося с каждым шагом все тяжелее, до клиники, Малыш свалил его в кусты и перепрыгнул через забор. Все окна в главном здании зияли чернотой, лишь там, где оставалась на ночь добрая повариха, брезжил слабый свет. Малыш скользнул к окну, заглянул в щелку между шторами.

Повариха выпивала со своим любовником, — сторожем. У нее имелся и муж, но его, видно, не хватало этой дородной бабе. Она и сторожа приворожила не столько остатками со стола, сколько своим еще нестарым телом, в котором всего было вдосталь.

Малыш еще раз прошелся взглядом по окнам.

Он знал, что спальные палаты расположены на втором этаже. Тронул входную дверь — та была на запоре. Это значило, что все больные уже спят. Тогда он быстро сбегал на хоздвор, принес из гаража канистру бензина, — там всегда хранился его запас. Облив свою пристройку со всех сторон, Малыш отнес канистру обратно, забросил в угол.

Дошла очередь до бомжа, который оставался за оградой. Малыш вернулся за ним и убедился, что самогонка продолжает действовать: парень храпел, развалившись в кустах, даже не переменив позы. Взвалив его на плечо, двинулся к калитке в заборе. Та запиралась изнутри на щеколду. Просунув руку между штакетинами, открыл ее и внес бомжа. Потом старательно опустил щеколду. Все должно было оставаться на своих местах, даже такие мелочи.

Взяв бомжа под мышки, втащил его в пристройку и уложил на кровать. Быстро снял с него одежду, стараясь не вдыхать запах немытого тела и самогонного перегара. Парень не пошевелился за все время этой процедуры.

Осмотревшись, пришел к заключению, что пока все идет как по маслу. Одежда? Ну, от нее-то огонь уж точно ничего не оставит. Сбереженную бутылку пристроил у порога таким образом, чтобы ее непременно нашли и чтобы она не пострадала от огня. Пусть думают, будто он раздобыл где-то спиртное, напился и случайно поджег себя сам. Чего ждать от идиота, да еще пьяного?

Выйдя на улицу, убедился, что в больничном здании по-прежнему нет никаких признаков жизни — никто ничего не учуял. На все приготовления у него ушло немногим более получаса. В комнате поварихи блеклый свет потух, они залегли со сторожем спать.

«Жаркая же им предстоит ночка!»

Напоследок Малыш тщательно обшарил карманы пьяного, но никаких документов не обнаружил.

«Классический бомж, — подумал с некоторым разочарованием. — Но, может, это и к лучшему. Все равно его бумаги мне не подошли бы по годам. Он старше меня лет на десять, как минимум. А то что оказался бомжем, это хорошо, не станут искать».

Он чиркнул спичку и поднес огонек к одежде бомжа, обильно политой бензином. Она вспыхнула сразу. Огонь побежал по стенам. Срубик был сложен из толстых, но сухих бревен, дерево занялось мгновенно. Все гудело, ветер раскручивал багровый смерч, унося в темное небо мириады искр. Выбегали из здания больницы пациенты. Скоро языки пламени выбились и через крышу, затрещал шифер…

Малыш немного постоял в отдалении, а когда услышал сирену пожарной машины, быстро направился в сторону города. Дело было сделано, он покончил с легендой об идиоте и умер еще раз, теперь уже для тех, кто знал его под этой личиной. Так же, как был мертв для Посредника.

«Ничего, придет время, и я явлюсь перед ним, чтобы наказать наглеца за предательство и вернуть себе деньги, которые тот наверняка прибрал к рукам», — думал Малыш, прибавляя шагу.

* * *

Перед Морозовым лежали фотографии, сделанные милицейскими экспертами на рынке в разрушенном складе-холодильнике, где когда-то хранили мясо, привозимое из ближайших колхозов. На крюке висел труп парня — ни дать ни взять туша, приготовленная под топор рубщика.

«Давненько в городе не случалось подобного. Что это? — думал майор. — Разборки новых со старыми хозяевами рынка?»

В парне опознали рэкетира из группы, которая работала на известного всему городу Керима. Взяться бы за этого молодчика! Но его очень трудно было накрыть, он выходил чистым из любых передряг. Керим достаточно давно осел в Кузнецке, у него имелось много покровителей среди местного начальства, которых он так или иначе подкармливал. Они его защищали, оправдываясь при нужде тем, что Керим уже стал своим, а если в городе появятся пришлые, то будет куда хуже.

Отчасти майор был согласен с этим. Когда знаешь, чего ждать от преступника, то многое можно предвидеть. Страшнее неизвестность, которую несли населению новые хозяева. Раньше на эту роль все время претендовали кавказцы. Местные паханы сражались за свою территорию, и Керим, считавшийся тоже местным, всегда был на их стороне.