За синей птицей - [29]

— Маша, а может быть, они в бараке? — с надеждой спросила ее Марина, не дослушав о финской стружке.

— Кто? Девчонки-то?

— Я пойду посмотрю, Маша… Невозможно ведь так…

— Пойди, пойди, утешь свою душеньку. Только что ты им толковать будешь? Какую агитацию разведешь?.. Смотри, бригадир, не просчитайся. Говорят тебе — не ходи, не кланяйся. Ну что ты им скажешь? Как вам, мол, девочки, не стыдно?..

В самом деле — что она им скажет? Ведь уже говорилось — и всем вместе и с каждой в отдельности. Никто даже и слушать не стал. Одна Нина Рыбакова посочувствовала: «Брось ты, Маришка, эту агитацию… Ничего не получится. Не будем мы работать, хоть какая ты ни расхорошая девчонка. Так и начальничку скажи — не будем».

Скажи ему, попробуй!.. Нет уж, теперь не пойдешь и не скажешь. «Я хочу сама…» Ну, вот и давай действуй, Марина Воронова.

Она чувствовала себя как человек, бредущий в темноте наугад в глухом и враждебном лесу. И действительно, брела вслепую… Какие тут нужны методы? Какие слова? Что делать с этими девчонками, какие доводы привести, чтобы они поняли: работать надо, необходимо… Гм… Необходимо. Ничего они не поймут, если скажешь: «необходимо». Надо что-то другое… Заинтересовать их как-то. Чем? Варежками? Петли, дырочки, дырочки, петли… Это только старухам интересно — для внуков носочки вязать. Но что другое? Да что там — другое! Ничто не интересно им, и ничего они не хотят знать. Вот на дурацкий «кордебалет» они способны, на это у них и организованность железная и инициативы хоть отбавляй. Кордебалет… Слово-то какое! Конечно, это Галя Светлова придумала. «Не воображай, что это мы — из-за тебя…» А ведь Мерина сначала и вправду подумала, что из-за нее. Теперь-то она поняла, что им нужен был любой предлог, лишь бы дать волю своей бесшабашности и разнузданности. Какая там солидарность! Даже три подружки — первые знакомые Марины — и то не собираются помочь ей. А ведь как будто хорошо к Марине относятся!

Она вышла в жилую зону, отделенную от производственной забором с двумя проходными вахтами.

В бараке было чисто, пахло только что вымытым полом. Дневальная — тетя Васена, с вечно сонными глазами, но очень шустрая и подвижная в работе, встретила ее неприветливо.

— Это что ж такоеча? — спросила она, подозрительно оглядев бригадира. — Будет у тебя порядок иль не будет? Что ж, по-вашему, выходит: так и обязана я одна по полу елозить, грязь за всеми подтирать? Меня начальник с огородной бригады для чего сюда к вам перевел? Для того, чтобы я их к порядку приучила, а они…

— В чем дело, тетя Васена? — «Нет, и здесь их нету…» — огорченно думала Марина, невнимательно слушая дневальную.

— А в том самом. Не обязана дневальная за всеми мыть. В третьем бараке как было дело поставлено? Каждый мыл свое купе, а серединку по очереди. Составь список, вывеси вон на доске, и чтоб девки твои каждый вечер полы мыли. Тут им прислуг да лакеев нет.

— Это еще надо у коменданта спросить, должны ли малолетки полы мыть… — нерешительно возразила Марина.

— Малолетки! Ой, да ты что! — Васена даже взвизгнула. — Это кто же такоеча у тебя малолетки? Не энти ли кобылы твои? Их-хи-хи, уморила, бригадирша! Каких ясельников нашла. Ты б еще к коменданту сходила, пеленок для них попросить аль там сосок-пустышек, чтоб грыжу себе не накричали.

Небольшие глазки Васены потеряли свое сонливое выражение.

— Это начальство их «малолетками» окрестило. А они, несмышленыши энти, поболе нас с тобой жизнь понимают. Им уж детей рожать можно, а ты…

— Как не стыдно, тетя Васена! У тебя у самой дочери! Неужели ты и им такие мерзости говорила?

Васена уперла руки в бока.

— Дочери мои? Есть дочери. Целых три. Старшая — мастером на трикотажной фабрике, с красной доски не слезает. Вторая — Кланька, на фронте медицинская сестра, страсти терпит, как Христос на кресте, за правое дело… Может, в эту минуту под бомбами солдатиков перевязывает. А меньшая, еще семнадцати нет, вакуирована с отцом в Сибирь. Письма — хошь покажу? — от директора и партийного секретаря! Танька моя у токарного станка стоит, чуть не по две нормы дает. Стахановка моя дочь! Пусть у них мать спекулянтка и хапуга, зато они мой грех искупят… — Она наступала на Марину, разгневанная, обиженная, хотя обижаться было не на что — Марина не сравнивала дочерей тети Васены со своими питомицами. Но тете Васене почудилось, что Марина сравнила, а, следовательно, и унизила и ее и дочерей. — Ты с этими архаровками не имеешь такого права никого равнять, не только что моих девчонок. Ребятишки сейчас наравне со взрослыми вкалывают, родину спасают, а энти по карманам шныряли! Привезли их сюда заради господа Христа, чтоб под крышей были, дык они номера откалывают! Думаешь, не знаю, чего ты сюда пожаловала? Не было их здеся, и духом ихним не пахло. Тьфу, паразитки, задаром хлеб казенный жрут!

Марина поспешно вышла из барака. А тетя Васена кричала ей еще что-то вслед и ругала «паразиток».

«А в общем-то она права… Сколько сейчас подростков заменили родителей, стали к станкам, работают в колхозах… А эти, молодые, здоровые, ничего не хотят знать… Им бы только свой дурацкий закон поддерживать, воровские обычаи, традиции…».