За широкой улыбкой - [18]

А на глазах – проступают слезы.

Обреченность.

Шантаж за шантажом. Эта с*ка просто играет. Тварь. Еще одна… мерзкая тварь.

- Сжигай, - отчаянное, шепотом. Но уверенно и черство.

Поджал на мгновение губы, закивал головой:

- Хорошо.

Вспыхнул огонек – резвое движение…

И черной полосой окрасилась моя надежда, сгорая истинностью бытия.

А ты, идиотка, размечталась, расслабилась. Думала, за свою примут.

Плюнули, наступили – и размазали.

Еще немного – и когда уже осталось меньше половины – швырнул в раковину остатки.

Открыл кран – и залил водой.

Шумный, горький вдох – гордо выравниваюсь, вытягиваюсь перед ним, душу согревая лишь одной мыслью: зато не продалась. Не перешла… черту.

Взгляд презрительный:

- Вот ты… козлина редкостная.

Побелел враз от ярости. Глаза округлились:

- Коз-ли-на?

Нервно сглотнула слюну я, предчувствуя ужасное. Попытка сгладить ситуацию, да не успеваю. Уверенные, стремительные движения Гриши – и, что дикий зверь, тотчас хватает меня за руки и заламывает их. Невольно пячусь назад, спотыкаюсь, прогибаюсь, едва не падаю на скамью, ложась под него, из последних сил держусь за его же хватку.

- Тварь, отстань! – визжу злобно. Пьяный - сильный, да не ловкий: удар в пах коленом, и кулаком в челюсть.

Попятился, тотчас скрючившись от боли. Рухнула, потеряв равновесие, и я.

- С*ка! - едва слышно рычит.

Живо встаю с колен и замираю, испуганно следя за каждым движением хищника. Страшно сделать сейчас какое-либо неверное движение, но еще ужасней - подпустить гада к себе. Если что – прямо в таком виде и буду драть на улицу (в зал-то еще тогда, сразу, запер дверь на ключ).

Выровнялся.

Странный, непроницаемый взгляд. Ни единой эмоции на лице – отчего еще сильнее жуть сдавливает разум. Сердце колотится, словно бешенное.

Шумно, часто дышу.

Мерные, четкие шаги палача ко мне ближе.

- Не подходи! – отчаянный визг.

Трясет меня уже словно в припадке.

Вот-вот зареву.

Но еще короткий натиск – и неспешно, осторожно, поднял руку вверх, видимо, не желая меня напугать еще больше. Куда-то в сторону, на антресоль…

Миг - и протянул мне… папку.

Поежилась, ошарашено выпучив на него глаза.

- Держи, - тихим, каким-то излишне спокойным, холодным, отрешенным голосом проговорил тот, отчего еще сильнее я вся сжалась от страха.

- Что это? - едва слышно.

- То, что ты так хотела.

Тысячи вопросов – и ни одного вслух...

Вмиг пнул в грудь мне документы, взывая к участию.

Не шевелюсь. И даже не моргаю.

Секунды выжидания – нервы сдали: бешено швырнул мне их в лицо (разлетелись по сторонам бумаги).

Шаги на выход. Щелкнул замок двери в зал.

- А та? – на грани реального.

Услышал. Не оборачиваясь, в последний момент:

- Твое досье.

----------------------

Глава 8. Досье

----------------------

***

Стремительно пройтись по кабинету – и бросить на стол Фирсову чертову папку.

- Что это? – удивился Максим.

- А ты загляни, - киваю головой.

Неспешно, лениво берет, открывает, бегло перелистывает документы, выписки. Еще буквально миг – и оторопел от прозрения.

С ужасом уставился мне в глаза:

- Откуда?

- Ерёмов подогнал.

- Ерёмов? – казалось, его вот-вот хватит удар. - С чего это?

Тягучая пауза. Тысяча жутких предположений, что ужасом отпечатались на его лице.

Решаюсь ответить:

- Сказал, что это - его долг, таких тварей уничтожать.

- А сам он… не тварь? Что же и на себя за раз папочку не передал?

- Макс! - рявкнула я на него, сама того не ожидая.

- Что?

***

На удивление, или нет, но порог Заболотного с прошением по поводу предоставить мне вновь работу в этом отделении первой пересекла не я: а Фирсов, и даже Грановский.

Старые, добрые друзья.

Хотя окончательное решение, естественно, принималось только с глазу на глаз и непосредственно со мной.

- Томочка, девочка, - прошелся по кабинету мужчина. Машинально поправил картину на стене. Разворот: – Ты же понимаешь, мы все тебя очень любим, ценим. И особенно я: ты мне как дочь. Помню, как первый раз зашла вот сюда в кабинет, к Котову, – махнул рукой на дверь. – Я как раз на приеме у него был. И тут раз – и солнышко  спустилось на землю: такая яркая, нежная, завораживающая. Прямо звездочка – взволнованная, скромная. Короче, - гаркнул и прокашлялся, замерев на месте. Руки за спину – и пристальный, сверлящий взгляд мне в глаза: – Всё ты и так хорошо понимаешь. Ну, куда тебя? С твоим-то здоровьем… Максимум, что могу доверить – бумаги перебирать. Нравится – пожалуйста, а нет – то на нет и суда нет.

Нравится. Конечно, нравится…

***

Ерёмов.

С*ка, Ерёмов. Даже не знаю уже, что о нем думать. И как его называть.

И надо бы его увидеть… Надо бы? Или хотелось бы?

Черти что.

Да и в пору бы, кончено, нормально поблагодарить. Вообще поблагодарить… Ведь как ни крути, а материал действительно стоящий. Местами размыто, местами даже сложно связать воедино – но, как и сам Боря говорил, все слишком странно, запутанно и интересно. Более того, теперь наш преступник (подозреваемый) больше не был догадкой, привидением. Он обрел вместе с именем – даже очертания, вид. Фотографии.

Василий Васильевич Каренко, 1968 года рождения. Не женат, детей не имеет. Родом из нашего города. На первом курсе мединститута учился вместе с Евсеевым, но потом за хулиганское поведение вылетел из ВУЗа. Ушел служить в армию,  был направлен в Воронежскую область, где после  и остался жить. Работу менял часто, нигде дольше чем на два года не задерживался. Конкретной специальности не имеет. Буквально за пару месяцев до того, как выпустили Евсеева, вернулся сюда обратно. Где остановился, чем занимается, откуда деньги на пропитание берет – ничего нет, полный ноль: ни в налоговой, ни даже в медучреждениях. Приехал – и исчез. Хотя на камерах около дома Евсеева несколько раз засвечивался: заходил в подъезд с поклажей, возвращался – без. Жить там не жил, да и с самим заключенным (тогда еще) не встречался и вообще не связывался. Замок цел, дверь заперта.