За Северным ветром - [17]

Ставер, будто почувствовав настроение Витенега, хитро улыбнулся. Он видел, что берёт на борт помора по призванию, а такой человек стоит целой команды наёмных моряков.

– Команда чествует Даждьбога-Хорса на корабле, – гордо проговорил Ставер.

– Неужели люди не отправились на берег? – продолжая восхищённо рассматривать «Верилад», удивился Витенег.

– Среди нас есть те, кто никогда не покидает судно. Эти поморы – душа корабля.

– У твоего корабля есть кочеды? – восхищению и удивлению Витенега не было предела. Он слышал о легендарных, почти живых кораблях, служащих самому батюшке-царю, обладающих своим, корабельным волхвом, и до смерти преданными судну поморами, давшими обет не ступать на землю – морскими кочедами. Слышал, знал, но не верил. Как можно добровольно заточить себя, пусть даже и на корабле?

Ставер молча кивнул и поднялся по спущенной сходне [19] на борт.

Разговор Веслава и Искрена

Крушение Солнцеграда

Палуба «Верилада» была, в отличие от измазанных птичьим помётом пирсов, вымыта, и дерево блестело на вечернем солнце. Ставер повёл Витенега в сторону полубака [20]. На палубе, прислонившись спиной к грот-мачте [21], неподвижно сидели двое поморов. В белых рубахах, перетянутых широкими алыми поясами, они сидели с закрытыми глазами, положив свои массивные руки на колени. Когда кормчий поравнялся с кочедами, они, не поднимаясь и не открывая глаз, приветствовали Ставера лёгким наклоном головы, но в этом наклоне чувствовалось самое настоящее уважение. Ставер ответил им тем же, чем ещё больше удивил Витенега.

– Они сейчас разговаривают с «Вериладом», – шёпотом обратился Ставер к Витенегу, – рассказывают кораблю о празднике. Не будем им мешать. Тебя потом представлю им, ночью, когда Хорса чествовать все вместе будем.

Витенег хотел было возразить Ставеру, что, быть может, он в город к ночи вернётся, но не стал. Откуда знал старый кормчий, что в глубине души Витенег хотел остаться на корабле?

Витенег и Ставер поднялись на полубак. У борта, повернувшись лицом к Солнцеграду, стоял высокий человек в белом платье волхва. Его чёрные, с проседью, перехваченные медным обручем волосы развевал ветер.

– Приветствую тебя, помор по призванию, и тебя, дорогой моему сердцу кормчий, – мягко проговорил черноволосый волхв, продолжая смотреть на раскинувшийся пейзаж.

Пейзаж действительно великолепен, подумал Витенег. Сквозь паутину мачт и сизого дыма праздничных огней сверкали многочисленные огни Идры. Дальние, бывшие у самых стен Солнцеграда, строения надводного города-порта растворялись в тумане. Сама столица вырастала из призрачного марева огня и дыма грандиозным монументом, скалой с изящными очертаниями теремов и Свагоборов. Силуэты гигантских мостов, связывающих между собой стольные острова, дрожали в вечернем воздухе. В небе парили чайки и альбатросы.

– Гой еси, волхв Мирин. – Кормчий поприветствовал стоявшего человека лёгким кивком головы. Волхв обернулся. Мирин, хоть был и намного старше Витенега, но так же крепко сложён. Чёрные волосы волхва лишь немного тронула седина, карие глаза смотрели зорко – начинающий стареть царственный красавец. На мощной груди покоилось множество оберегов.

– Волхв? – переспросил Витенег. Его взгляды на естественное положение вещей, в котором кормчий судна должен быть сильным моряком, а волхв – дряхлым стариком, рушились.

Мирин, переглянувшись со Ставером, кивнул.

– Волхв, которого спас корабль. – Голос Мирина оказался на удивление сильным.

– Тебя спас корабль, а не люди на нём? – недоверчиво переспросил Витенег.

– Корабль спас и их, – пространно ответил Мирин. Он помолчал, внимательно вглядываясь в лицо Витенега. От взгляда глубоких карих глаз Витенегу стало не по себе. – Корабль спасет и тебя, – наконец заключил волхв.

Происходящее было всё больше не по душе Витенегу. Он непроизвольно отошел к фок-мачте [22]. Этот волхв, Мирин, и его кормчий, Ставер, казались бывшему стражнику ненастоящими. Уж больно просто Ставер предложил Витенегу работу, и уж больно богатым, по-царски богатым, оказалось его судно. Витенег хотел было уйти и оставить затею стать помором, но ноги будто приросли к палубе, а спина – к мачте. Хотел заговорить – не вышло. Тело сковал ледяной страх. Не в силах пошевелиться, Витенег наблюдал, как покидают палубу высокий мужчина и сухой старик с ящерицей на плече. Что-то в их движениях было такое, что нельзя описать словами. Двигались они будто во сне: парили, а не ступали по палубе. Что это? Морок? Медовуха? Кто эти двое? Витенег попробовал двинуться, чтобы посмотреть на тех кочед, что сидели у грот-мачты, но не вышло. Тело не слушалось его.

Страх сменился ужасом: такую ворожбу Витенег никогда не встречал. Он вновь попробовал освободиться, но у него вновь ничего не получилось. Он бежал, оставаясь на месте. Витенег кричал. Без голоса, не открывая уст. Он звал Богов, но Боги не слышали. Сковавший тело ужас превратился в панику, паника – в злость, которая сменилась, наконец, безразличием. Витенег потерял счёт времени: мужчина не знал, сколько он простоял прикованным к кораблю. Вот так, наверное, и становятся кочедами, думал бывший страж. Сначала приковывают к кораблю тело, потом – дух. Вместе с духом отдаётся судну воля. И такой человек действительно становится душой корабля. Наверное, душа корабля соткана из множества повязанных странной ворожбой человеческих душ. Ох, хитер оказался этот Ставер. Сам-то он, интересно, кто? Точно уж не кормчий. Надо было сразу распознать подвох, ещё в пивной, что морской волк не может быть таким тщедушным и добрым. На суда просто так не попадают, поморов готовят не один год. А он поверил ему, поверил, как неразумное дитя.