За семью печатями - [41]

– Ну как? – изучающе взглянул он на меня. – Как себя чувствуешь?

– Нормально! – отозвался я. – Ты же сам сказал, что боли начнутся у меня только ночью.

– Тогда пойдём ужинать! Срок подошёл, ты наверняка сильно проголодался?

– Есть немного! – согласился я со словами своего тренера.

– Особенно после нашей интенсивной тренировки.

– Видишь, как быстро прошёл день за разговорами и здесь, в нашем зале? – подошла улыбающаяся Ярослава. – Ну-ка, девчонки, живее накрывайте на стол! – повернулась мать к своим дочерям, закончившим с уборкой. – К тому времени, как мы умоемся, чтобы всё на столе стояло!

– В одну секунду! – отозвались хором смеющиеся счастливые девушки.

Интересно было со стороны наблюдать за этой непонятной и странной семьёй поморов.

«Неужели все потомки чуди белоглазой такие же? – думал я, направляясь в столовую. Все они объединены мощнейшим полем любви. Настолько сильным, что я его ощущаю почти физически. Каждый член семьи буквально купается в этом поле. Не вещи и не деньги, а оно, это поле, делает этих людей счастливыми. Передо мной особый полевой организм, в нём, казалось бы, все люди разные, но по своей природе они воистину едины! Каждый человек излучает свет какого-то непостижимого знания и гигантский поток любви. Я начинал ощущать, что их поле превращает меня из закрытого и несколько замкнутого человека в такого же, как и они. Во мне рождалось какое-то неведомое доселе чувство. Чувство иной, незнакомой мне любви, направленной не только на моего друга Добрана Глебыча, его жену и двух милых девушек, но и на весь окружающий меня мир. Я по-другому начинаю смотреть на людей, на природу, даже на знакомые мне вещи. Здесь никто ни на кого не обижается, и не потому, что окружающие ставят своё «я» выше обид, а потому, что все недомолвки и недопонимания гаснут в поле великой любви людей друг к другу. Всё так просто! Надо друг друга любить, и всё. Больше ничего не надо. Вот она мудрость жизни! Но как мало осталось на Земле людей, которые это понимают».

От моих мыслей отвлёк меня голос Добрана Глебыча:

– Давай умывайся и к столу, Юра! За чаем я тебе расскажу случай, который произошёл после войны с моим отцом в Ленинграде. Ты поймёшь, что значат для мужчины сильные пальцы рук.

Слова старейшины меня заинтриговали и, сидя за столом, я с нетерпением ждал момента, когда Добран Глебыч вспомнит о своём обещании. Но вот на столе появились кружки с душистым травяным настоем, традиционные сметанные оладьи и мёд. Пришло время попить местный целительный чай и пообщаться. Заметив моё нетерпение и вопросительный взгляд на главу семейства, Ярослава, обратившись к мужу, сказала:

– Не тяни, расскажи парню приключение нашего деда. Видишь, он весь в ожидании. Просто стесняется тебе напомнить.

– Ты почему стесняешься? – повернулся ко мне старейшина. – Мы с тобой договорились. Или ты забыл наш уговор? А произошло вот что, – начал он своё повествование. – Сразу после войны мой отец был направлен из Архангельска в Ленинград на разборку разрушенных немецкими бомбами кварталов города. К этому времени из ополчения он давно демобилизовался, но работал в добровольческих бригадах по ликвидации военного наследия. В один воскресный день папа решил пойти за покупками на местную толкучку. Надо сказать, что после войны чего только на базарах наших городов не продавалось! От поношенной одежды и старого, ещё довоенного мыла, всяких булавок, иголок, деревянных ложек и бутыльков до трофейной германской и финской рухляди. Тогда в стране дефицит был буквально во всём. Государство, перешедшее на военные рельсы, понимая, что обеспечить народ оно не в состоянии, такую торговлю не преследовала. В те времена в центре спонтанно возникших базаров почему-то всегда оказывались цыгане. Это в наше время на рынках заправляют кавказцы, а после войны было несколько иначе. Цыгане одновременно и торговали, в основном краденным, и тут же успевали воровать. Что-то вроде бесперебойного конвейера. Понятно, что местные власти про их художества знали, но смотрели на цыганский синдром, как в наше время смотрят на кавказский или среднеазиатский. Ты же ведь знаешь, что нет никого продажнее нашего милиционера и чиновника. Сейчас местная милиция, кроме цыган, занимающихся продажей наркотиков, охраняет ещё и кавказцев. А тогда всё ограничивалось в основном одними цыганами. Но вернёмся к моему отцу. Идя по базару, он вдруг увидел, как у молодой, красивой русской женщины мальчишка цыган лет пятнадцати вырвал из рук кошелёк с деньгами и бросился в гущу стоящего на рынке цыганского табора. Женщина, отчаянно закричав, кинулась за грабителем, но через несколько секунд оказалась в окружении толпы молодых, здоровенных мужчин цыган, которые с криками: «Что ты тут делаешь, красавица?», стали швырять её по кругу, одновременно срывая с неё одежду. Кроме того, на шум прибежали ещё цыгане, мужчины и женщины, которые завизжали, что русская девица пришла совратить их мужей, что она известная шлюха, и что они, цыгане, от неё не могут отбиться. Когда на русской женщине почти не осталось одежды, цыгане мужчины выхватили из-за голенища сапог свои нагайки.