За пять веков до Соломона - [17]

А девушка уже криком от боли кричала, из последних сил отбиваясь! И верблюжья голова вся тенью покрылась. Только самые кончики ушей еще освещались солнечным светом.

Но даже с длинным кнутом шансы Моисея невелики были. Оставалось использовать только силу духа, да разные хитрости, столь презираемые Египетскими военачальниками.

Вспомнились наставления по новым правилам боя, которым обучал Уратиру в тайне от жрецов, ревнителей древнего знания. Рассказывал Уратиру о мелких уловках, способных исход сражения решить. О том, что выгодно сверху на холме располагаться: оттуда и видно все, и стрелы дальше летят, а враги снизу вверх, словно на повелителей, смотрят. Что к солнцу надобно становиться спиной, чтобы яркие лучи освещали и слепили неприятеля, ослепляя. Что неожиданность в ратном деле — половина блистательной победы.

Что из этого он может применить? Неожиданно появиться перед ними? Да, это сработает. С полуденной стороны, чтобы ужас внушить темным силуэтом на фоне палящего солнца? И это поможет тоже. Но как с холмом быть? Нет здесь никакого. С пальмы, что ли, спрыгнуть? Но бессильный Моисей скорее себя покалечит, чем успеха добьется. Как же быть? Как?

Взглянул на светлого верблюда мельком — а время-то вышло. Тень уже глубоко на длинную шею зашла. Теперь или никогда надобно действовать!

И тут Моисей понял, как поступить следует. Широкая улыбка — впервые с тех пор, как стражников увидел, — озарила лицо. Вспомнил Моисей старого гепарда и представил, словно сам на охоту выходит, против гну неразумных…

* * *

Колени осторожно подтолкнули верблюда, левая рука натянула поводья, правая крепко сжала верный кнут — единственное оружие. Моисей направил грациозное животное неспешным шагом прямо на стражников.

Те даже голов не подняли, истекая похотью над белым девичьим телом. Остановив верблюда в семи локтях, Моисей набрал побольше воздуху в легкие и, глядя сверху вниз, крикнул изо всех сил:

— А не пора ли возвратить должок, что у вас передо мною имеется?

От неожиданности все трое вскочили на ноги, лица разом развернулись к Моисею.

— Это еще что такое? — молвил самый старший и самый злобный, закрываясь загорелой рукой от бьющего прямо в глаза солнца.

— Как же так, неужто успели меня позабыть? Всего за три дня? Или хитрите просто, долг возвращать не желая? — сказал Моисей, внимательно глядя, чтобы никто к оружию не метнулся.

В тот самый момент молодой паренек, быстро кинулся в сторону мечей с луками. Но Моисей оказался готов: взмах кнутом — вылетел сыромятный конец, по дороге разворачиваясь из кольца в длинную полосу. Обвился первым узелком вокруг грозди фиников и, повинуясь резкому рывку назад, срезал одним движением. Недозревшие финики — твердые и зеленые — градом посыпались на голову неразумного стражника. А когда вся ветка рухнула на беззащитный затылок, упал тот на землю, сбитый с ног, не потеряв, однако, сознания. Ойкнул тихонечко и поспешно руку прижал к открытой ране.

— Кто еще хочет кнута испытать на себе, словно раб мерзкий? — глас Моисея звучал тихо, но сильно. Он был уверен, что даже шепотом заговори — все равно услышат.

Лицо верзилы исказилось ненавистью, когда он повернулся к Моисею, делая шаг навстречу.

— Не знаю я, как ты выбрался из пустыни, но, если знойное солнце тебя не добило, придется, видно, нам дело закончить. Только не думай, что я испугался надсмотрщичьей игрушки в твоих руках. Что ты способен сделать с нею? Синяк набить, или глубокий шрам оставить? Так шрамы о воинской доблести свидетельствуют. Ничего, сейчас я тебе покажу.

Моисей понял, что весь план может провалиться. Сделал он ошибку — отдал инициативу обезьяноподобному главарю. Теперь только одно оставалось — сломить стражника силой духа. На тело надеяться нечего. И действовать! Сразу, сейчас!!!

Заглянув с высоты своего и верблюжьего роста в светлые глаза верзилы, Моисей презрительно улыбнулся и опять тихо сказал:

— Был ты глуп, таким и останешься на всю свою короткую жизнь. Сюда смотри, зачем голову отводишь, — оглушил он соперника внезапным громким криком. Тот неосознанно повиновался, замер на месте.

— Видишь три узелка на конце кнута? Если ударю я так, — Моисей резко взмахнул рукой, и кнут со свистом мелькнул в воздухе, — чтобы коснуться тебя первым узелком, почувствуешь тогда только легкое жжение, словно укус слепня. Как сейчас на твоей груди.

Моисей указал рукоятью на рассеченную рубаху стражника, за которой выступала большая, с пол-локтя длиной, красная полоса.

— Нанеси я удар вторым узелком, — взмах в сторону, свист, щелчок — и на сером стволе ближайшей пальмы появился глубокий шрам, — то знак на твоей коже на всю жизнь останется.

— Ну а третьим узелком, если ударить, — на той же пальме с оглушительным треском отлетел огромный кусок коры, обнажая светлую сердцевину, — то первый со вторым узелками глубоко под кожу зайдут. И силой десяти локтей хвоста, влекомого назад кнутовищем, вырвут все, что на пути встретится.

Видя, что в глазах стражника идет борьба между страхом и решимостью, Моисей резко добавил:

— Только не рассчитывай на честный бой. Право на такой поединок вы три дня назад потеряли, бросив меня на солнцепеке умирать. Первым ударом оставлю я тебе шрам срединным узелком через один глаз. Вторым ударом — через другой. А потом нанесу удар третьим узелком — лишая достоинства мужского. А когда без сил и зрения на земле станешь корчиться, заставлю в пустыню бежать. Богам, жаре и диким зверям на милость.