За пять веков до Соломона - [14]

Ко всему недавняя рана от нубийской стрелы на ноге открылась. Треснул не до конца заживший рубец, но вместо крови опять одна сукровица выступила, чтобы тотчас на жаре запечься.

И вот теперь, когда солнце миновало зенит, Моисей определенно понял, что до вечера ему не дожить, зной раньше убьет. Если бы мог, поплакал бы Моисей, но очи оставались сухими: тело еще вчера сожгло последние капли влаги.

Совсем плохо стало Моисею, когда впереди он увидел мираж. Стройно высились зеленые пальмы, длинными листами на мареве колыхались ветви — точь-в-точь, как живые! Он даже разглядел гроздья недозревших фиников на верхушках. Моисей сообразил, что рассудок решил отгородиться помутнением от боли и страданий. Молодой египтянин остановился и понял, что пришла пора умирать.

Всего то и трудов, дать минуту отдыха уставшим членам. И пусть солнце довершает свое дело, пусть добивает тело — и так едва живое. Какая разница, где дух испустить: здесь или сотней локтей дальше? Сил нет, чтобы хоть один шаг ступить, так зачем страдания эти? Можно разом покончить со всем. Достаточно только сесть на минуту. И дело с концом.

Стоило принять роковое решение, как тяжкий груз спал с плеч: не надо больше отчаянно бороться, а можно спокойно умереть. В теле появилась необычайная легкость, голова ясно осознавала: скоро произойдет неизбежное. Моисей сделал несколько шагов к миражу. Потом еще и еще. Шаги давались без труда, словно молодой египтянин вдруг сделался невесомым.

Тогда Моисей решил, что будет идти к миражу, пока тот не растает. Или пока легкость не закончится, и тело само не свалится замертво…

* * *

Моисей очнулся в раю. Рай веял прохладой и укрывал тенью. Неподалеку журчала вода, солнышко, с трудом пробивавшееся сквозь сомкнутые ветви пальмы, не сжигало, а лишь нежно грело. Вот только… Тело сводило неземной болью, губы саднили, а распухший язык по-прежнему вываливался изо рта. Неужто не правы жрецы египетские, так чтившие Книгу Мертвых, что в раю блаженство людским душам даровано? Или не рай это?..

В следующий раз придя в себя, Моисей увидел, что солнце заходит за горизонт, расцвечивая окружающий пейзаж в кровавые тона. Опять не понял, жив он или мертв. Но жажду, даже если это Осирисово царство, все равно следовало утолить. Непослушные ноги не желали стоять, и Моисей, свалившись неуклюже с колен на бок после отчаянной попытки встать, потянулся на руках к колодцу, извиваясь по земле гадом. Раза два или три он еще падал в беспамятство, но до колодца таки дополз.

А потом пил и пил, не переставая, захлебываясь огромными глотками. И еще пил, еще и еще. Стараясь не потерять ни одной драгоценной капли, жадно слизывая влагу с рук. Раздуваясь, словно бурдюк, никак не мог перестать. Вода, спасительная вода! И снова пил, не в состоянии успокоить жажду. А когда сил вовсе не осталось, просто упал в сторону, продолжая смотреть на отражение в воде и, по-прежнему не понимая, жив или мертв.

Но прохладная вода вовсе не принесла ожидаемого конца страданиям. Наполнившись до предела, желудок исторг всю влагу из себя, сложив Моисея пополам. Тут только, корчась в страшных муках, Моисей широко улыбнулся. Понял, что все же жив остался!..

* * *

Моисей проснулся глубоким днем, когда солнце подбиралось к зениту. Пришел в себя оттого, что тень пальмы переместилась в сторону и телу, прикрытому одними лохмотьями, стало совсем жарко под палящими лучами. Но было еще что-то, выведшее Моисея из глубокого забытья. Огляделся по сторонам — и увидал картину, что радостно предстала очам, измотанным пустыней.

С одной стороны дышал прохладой колодец, сохранивший жизнь. С другой — три молодые девушки, подобные друг другу, как родные сестры, шли напоить шумную отару овец. Что постарше — черноволосая да ясноглазая — очень похожая на Мариам — сперва невзначай, а потом совсем открыто посмотрела на изнуренного странника. Попытался Моисей улыбнуться, но вместо доверчивой улыбки на лице появился оскал острых зубов. Еще раз попробовал потрескавшиеся губы радостно в стороны развести — опять лицо служить отказалось. А когда и в третий раз лик Моисея исказился зверской гримасой, махнул он рукой и решил отвернуться. Но девушка, вдруг, в ответ просияла одними очами, словно поняла все, и даже рукой помахала.

Моисей встал в полный рост, не стесняясь лохмотьев, и направился прямо к пастушкам. Хотел, ой как хотел, после долгих дней одиночества облегчить душу приветливым разговором. Но был еще слаб телом от смертельной жажды и тяжелого перехода. И рана на ноге кровоточила. Пришлось на миг прислониться к стройной пальме, закрыть глаза и дух перевести.

Да только видать опять впал в беспамятство. Потому как, очи открыв и по сторонам осмотревшись, обнаружил, что девушек с отарой рядом уже нет. Вместо них чуть в стороне от колодца стоял небольшой караван верблюдов. Что-то знакомое было в тех животных, особенно в последнем — с песочно-светлой шерстью.

Напряглось и сжалось холодным комком у Моисея в желудке. Признал он верблюда — верного напарника всего три дня назад. Рядом три верблюда стражников и четвертый — груженый товаром. Тех самых коварных стражников, что пытались его убить! Значит, он обогнал караван, первым пришел к следующему колодцу! Стражники, видать, пережидали песчаную бурю в предыдущем оазисе и на день припозднились! Да вот же и они, прямо за пальмами!