За пределами Ойкумены - [40]
— И что же дальше? — встревоженно спросил Баурджед.
— Весь бедный народ, стонущий под пятой великой пирамиды, пойдет с нами. Мы разгоним воинов, уничтожим чиновников, разобьем дома больших людей… Ты тоже был большим, ведомы тебе пути и склады оружия, и можешь ты управлять военной силой! — Уахенеб замолк вне себя от волнения. Другие освобожденные спутники Баурджеда согласно закивали головами, все глаза были устремлены на путешественника.
Баурджед беспомощно огляделся.
Толпа на берегу все увеличивалась, воины и чиновники исчезли, сотни рук делали призывные жесты лодке, неясные крики становились все громче, и путешественник разобрал имя Уахенеба.
Никогда не думал бывший казначей фараона о возможности мятежа. Подняться против божественной власти казалось ему высшим преступлением. С детства воспринятые им поучения повторяли только одно, — что завистливые и неумелые бедняки всегда враждебны богатым и знатным, олицетворяющим добро и правду. “Не пристрастен тот, кто богат, ибо он владыка вещей, не имеющий нужды”[91] — таково было любимое изречение его отца.
В своих скитаниях Баурджед узнал нужду, увидел величие человека в простых людях. Все это пошатнуло первоначальное воззрение знатного царедворца на жизнь. Но мятеж! Встать во главе грязных бедняков и рабов, вести их на столицу, на дворцы приближенных фараона, может быть, на самого владыку… Нет, это невозможно! Баурджед отстраняюще выставил вперед руку.
— Нет, Уахенеб, я этого не могу сделать. И без того всех нас обвинят в том, что мы дали разъяриться толпе. Надо плыть скорее вниз, укрываться и дальше делать, как я сказал!
Лицо кормчего замкнулось и сделалось непроглядно суровым.
— Тогда, господин, верни меня на берег. Я не верю в милость великого дома и не могу оставить тех, кто долгое время делил со мной и труд, и голод, и побои. Я пойду с ними… А вы? — властно обернулся Уахенеб к остальным товарищам.
— Мы с тобой! — без раздумья ответили четырнадцать человек, только трое отделились и умоляюще взглянули на Баурджеда.
— Ты погибнешь, Уахенеб! — резко вскричал изумленный и возмущенный Баурджед.
— И ты, господин, тоже., — спокойно, с оттенком печали отозвался кормчий. — Прощай, ты был хорош для нас и мог бы сделаться хорошим для всей Черной Земли… Прикажи править к берегу, господин!
Плотная толпа сгрудилась вокруг выскочивших на пристань бывших спутников Баурджеда, приветствуя их восторженным воплем.
Уахенеб пристально посмотрел прямо в лицо своего начальника, и в глазах старого кормчего Баурджед прочитал последний вопрос, мольбу и тоскливую тревогу.
— Они пойдут за мной, — тихо сказал Уахенеб, — и я знаю, где правда, но не знаю путей… Как прийти к другой, хорошей жизни, куда нанести удары?
— И я не знаю, — так нее тихо ответил Баурджед, — и не верю, чтобы это могло быть…
— А я верю. Мы можем погибнуть, но погибнем все вместе. И товарищи простят мне мое незнание, если до конца я буду с ними… — Кормчий замолк и вдруг встрепенулся, словно вспомнив что-то: — Где хранится оружие для новых воинов в городе? Скажи мне это, господин, и мы всегда будем хорошо вспоминать тебя…
— В большой кладовой около сокровищницы бога, рядом с улицей Кузнецов, — без колебания ответил Баурджед. — Ты узнаешь этот дом по красной и белой полосе вверху стен, под крышей…
Уахенеб поклонился начальнику.
Баурджед вздохнул и знаком велел гребцам оттолкнуть лодку.
Внезапно четыре гребца — все товарищи по плаванию в страну духов — выпрыгнули на пристань.
Баурджед сделал вид, что ничего не заметил. Весла схватили трое из оставшихся. Лодка отчалила.
Мятежники, окружившие Уахенеба и внимательно слушавшие его, не обратили внимание на отъезжавших. Чувствуя себя усталым, Баурджед опустился на кормовое сиденье.
И опять, как тогда, давно-давно, при разговоре с Уахенебом о повелении фараона идти в страну духов, тоскливое недовольство собой и стыд овладели Баурджедом. Словно опять его кормчий оказался в чем-то выше его, более мужественным и более правым.
— Достойный Мен-Кау-Тот, помнишь, как ты мудро остерегал нашего гостя?
— Говори дальше! — воскликнул старый жрец. — Скажи все, что узнал ты в Белой Стене.
