За полвека - [35]

Но как теперь узнать! Пхенц улетел…

И что ещё он т а м нахулиганит?

—---

Вольно ж так долго побеждать,

Что белый конь успел подохнуть,

Седок — ослепнуть и оглохнуть,

Кому на ком теперь въезжать?

Да и куда?..

7 ноября 1997

196.

У низкого моря в Тоскане

прибой шевелит камыши;

ленивые тучки таская,

день долго уйти не спешит,

и в бликах болотных старея,

он ляжет в глубокие травы,

оливковой станет аллеей, -

(не лЮвровой громкой аллеей!), -

уйдёт от холмов и от славы,

мимо Пизанской башни,

мимо песчаной мели,

рыжей, как та, вчерашняя,

на полотне Боттичелли;

смягчатся краски заката

в туманный портрет вдали:

(так пишет блаженный Беато

лик усталой земли?) —

и вечер останется вечным,

и свет в ночи не стихает:

ведь кроме пейзажей да женщин

ничего не бывает в стихах,

ничего в стихах не бывает.

ROMA — AMOR

Гёте, кажется, в "Поэзии и правде" писал, что тот, кто сумел разглядеть Италию, и прежде всего Рим, никогда более не почувствует себя несчастливым!

Мне захотелось собрать вместе стихи разных лет, связанные с Римом. Только не надо искать ни порядка, ни хронологии. Между самыми ранними и последними — расстояние лет в двадцать пять… Но что такое четверть века перед Вечным городом?

197.

МЕЛЬКАНИЕ ЗА ОКНОМ

Этрусков облезлая охра,

Покрытая нынешней пылью…

И вылепленные дома

Вломились на склоне холма

В бурьян — но ничто не заглохло.

Вьюнков бело-синяя тьма…

И это — Романья-Эмилья.

А может — Эмилья-Романья?

Торчат тополиные свечки,

Да мелкие мутные речки

Устало урчат по каменьям.

И как непохоже на это

Глядится Италия Блока,

В которой и Рима-то нету…

Нет: лучше в неслепленных строках,

В небывшем, наверное, веке,

Увидеть этрусков следы

Там, около Чивитавеккии,

Где пальмы, да в охре пруды…

Шуршит вулканический пляж.

Стен серых облуплена глина,

И роются пёстрые куры,

Как будто написан с натуры

В манере совсем не старинной

Печальный, не южный пейзаж…

В туннели, туннели, туннели

Всё время вбегает вагон,

Туннели давно надоели…

А охра темнее, светлее,

Желтее, краснее сквозь сон…

Писать невозможно в вагоне…

И в зелени охра потонет,

И в море поля убегают,

А пинии слазят с горы,

Светлеют в закате и тают

От дымки морской, от жары…

Руины какие-то мимо…

И это — дорога до Рима?

198.

Аппиева дорога,

ЛЮвровая зима,

Аппиева дорога —

Римская Колыма.

Пореем да жареным салом

Несёт на третьей версте.

У крестов конца не хватало —

Распинали на букве "Т".

От устриц и лимонов

Отбросы закат золотит?

Нет, медные легионы

Отдыхают на камне плит.

Рим загорается сзади,

И ясно, что Страшный Суд —

В траттории "Quo vadis?",

Где макароны жрут…

199.

КОЛИЗЕЙ

Из Эдгара По

О, символ Рима! Гордое наследство,

Оставленное времени и мне

Столетиями пышных властолюбцев!

О, наконец-то, наконец я здесь!

Усталый странник, жаждавший припасть

К истоку мудрости веков минувших,

Смиренно я колени преклоняю

Среди твоих камней и жадно пью

Твой мрак, твоё величие и славу.

Громада. Тень веков. Глухая память.

Безмолвие. Опустошенье. Ночь.

Я вижу эту мощь, перед которой

Всё отступает — волшебство халдеев,

Добытое у неподвижных звёзд,

И то, чему учил Царь Иудейский,

Спустившись ночью в Гефсиманский сад.

Где падали герои — там теперь

Подрубленные временем колонны,

Где золотой орёл сверкал кичливо —

Кружит в ночном дозоре нетопырь,

Где ветер трогал волосы матрон —

Теперь шумят кусты чертополоха,

Где, развалясь на троне золотом,

Сидел монарх — теперь по серым плитам

В больном и молчаливом лунном свете

Лишь ящерица быстрая скользит,

Как призрак в ложе мраморной скрываясь…

Так эти стены, выветренный цоколь,

Заросшие глухим плющом аркады,

И эти почерневшие колонны,

Искрошенные фризы — эти камни,

Седые камни, — это всё, что Время,

Грызя обломки громкой, грозной славы,

Оставило судьбе и мне? А больше

И не осталось ничего?

— ОСТАЛОСЬ!

ОСТАЛОСЬ! — эхо близкое гудит.

Несётся вещий голос, гулкий голос

Из глубины руины к посвящённым.

(Так стон Мемнона достигает солнца.)

"Мы властвуем над сердцем и умом

Властителей и гениев Земли!

Мы — не бессильные слепые камни —

Осталась наша власть, осталась слава,

Осталась долгая молва в веках,

Осталось удивленье поколений,

Остались тайны в толще стен безмолвных,

Остались громкие воспоминанья,

Нас облачившие волшебной тогой,

Которая великолепней славы!"

200.

Ф. Ярошевскому

Замок Ангела стал музеем.

Первый век и двадцатый квиты:

Стали кошками львы Колизея,

Итальянцами стали квириты.

Итальянцы бастуют лихо,

Кошкам носят еду старушки,

По музеям ржавеют тихо

Гладиаторские игрушки.

Все руины пристойно прибраны,

Всё на месте — и пицца, и пьяцца…

Но когда засыпают римляне,

Львы по крышам уходят шляться.

201.

ТИВОЛИ

(обратная глосса)

В руинах виллы Адриана,

В глуши некошеной травы,

Хранят извилистые львы

Остатки плоского фонтана.

Волна холодного тумана

Сползает с тихих крыл совы

В руинах виллы Адриана.

Сползает с тихих крыл совы

Кривого месяца огарок

На кирпичи подпружных арок

И тьмой замазывает швы.

Вот — оживут зубцы и рвы!

Туман, невлажен и неярок,

Сползает с тихих крыл совы.

Волна холодного тумана —

Дыханье варварских богов —

С гиперборейских берегов

Катилась медленно и пьяно.

Вот расплясалась обезьяна

На трупах мраморных врагов —

Волна холодного тумана.

Остатки плоского фонтана —

Подобие сковороды.

Тысячелетья нет воды

На бронзе чёрного чекана.

В сухом свечении Урана