За подводными сокровищами - [45]

— Да, черепаха музыкальна, — сказал нам Гершвин, — и мы думали, а нет ли в его незаконченных мелодиях ритма ударов старой морской черепахи, одетой в фосфоресцирующий панцирь, с которого скатываются огненные капли, когда она, переваливаясь, вылезает на берег из моря.

XIII Морская школа

С южной стороны форта в мелкой воде росли необыкновенные коралловые сады. Если встать на головку коралла ногой, то вода доходила только до колена. Между кораллами же глубина не превышала шести футов, а дно между ними было устлано ярким белым песком. И вот сюда мы привезли наших детей обучаться в увлекательной морской школе. Кстати, и мы сами кое-чему поучились.

Все дети были одеты в одинаковые длинные черные трико, что бы предохранить их от царапин при соприкосновении с кораллами. В подражание нашим костюмам на острове Андрос, каждый нашил страшную физиономию на черном пространстве, прикрывающем части тела ниже спины. Эти чудовища были действительно страшными, с голубыми глазами и ярко-красными языками. Для защиты от солнца все дети надели желтые с длинными рукавами трикотажные фуфайки. На ноги они надели ярко-зеленые ласты; на головы — зеленые водолазные маски, а на руки — белые нитяные перчатки. На поясе у каждого висел охотничий нож в ножнах, а в руках было длинное копье для охоты на рыбу.

Из крепостных ворот для вылазок вышел необычный отряд, который вброд перешел ров, затем, миновав береговой уступ, направился к открытому океану, где росли морские коралловые сады.

Именно в этих морских садах дети научились понимать, что предметы, которые они видят в океане, совершенно иные, чем кажутся на первый взгляд. Даже время идет по-иному. В медленном ритме волн при безмолвном дрейфе висящих в воде рыб время превращается в бесконечность, а миг — в час.

Под поверхностью моря и жизнь совершенно иная. Морские веера, морские перья, морские хлысты и морские кустарники[6] на первый взгляд напоминают ярко расцвеченные растения сада, но на самом деле это не растения, а живые хищные организмы: еще не затвердевшие кораллы.

Первое время нас очень смешили и удивляли причудливые обитатели моря: распустившиеся цветком щупальца коралла, исчезающие при прикосновении, подобно яркому платку в ладони фокусника; плавающие парами черные щетинозубые рыбы с яркими белыми губками загримированных негритянских «нянюшек»; тонкие змееподобные прозрачно-синего цвета рыбки, живущие в заднем проходе морского огурца. И наконец сам морской огурец — грубый, сморщенный, жесткий, откупающийся от своих врагов тем, что выбрасывает им на съедение свои внутренности. Куда ни глянь, повсюду на дне лежали морские огурцы. Они очень похожи на огромных гусениц. Дети доставляли их нам десятками. В полости живота у многих мы находили небрезгливых мелких рыбок.

Но самая нелепая рыба из всей морской фауны — это рыба-дутыш. Ее бледная морда, похожая на человеческое лицо, смотрела на нас круглыми глазами из-за скал. Когда Джоун ткнула ее своим копьем, рыба стала жадно глотать воду и на глазах разрасталась до неимоверных размеров. Ее иглы, лежавшие плашмя, расправились и торчали во все стороны; она стала такой же большой и круглой, как медицин-болл. По мере того как она надувалась, она теряла над собой всякую власть; она беспомощно каталась в прибое, ударяясь о различные предметы на дне и стукаясь о кораллы. Она так растолстела, что даже не могла шевелить своим хвостом. Единственно, что она могла еще делать, это двигать двумя маленькими плавниками, которые дрожали, как уши, по сторонам ее неимоверно раздутого лица.

Мы выкатили рыбу-дутыш на берег и усадили ее на дамбу. Она хрюкала, рыгала и выбрасывала воду. Анна сунула отросток коралла в ее открытую пасть, раздался хруст, рыба раскусила коралл пополам и размолола его в порошок. Рыба-дутыш пасется на кораллах, как корова на лугу. Барни едва успел предупредить детей, насколько опасно класть палец в пасть этой рыбы, как рыба-дутыш стала бочком скатываться к воде.

— Лови ее! — крикнула Джоун. Барни протянул руку, которая случайно прошла мимо раскрытой пасти рыбы. Воздух был потрясен отчаянным воплем. Лицо Барни выражало совершенное недоумение: как это могло случиться именно с ним? Пасть рыбы замкнулась на его среднем пальце, пониже ногтя. Каждый раз, как он прикасался к рыбе, или пытался вытащить свой палец, ее челюсти смыкались еще сильнее. Он уже скатил в море рыбу, державшую мертвой хваткой его палец, и стонал ожидая, что эта коралловая мельница отпустит его. В это время я подплыла к нему, чтобы оказать помощь. Рыба, довольная тем, что оказалась снова в воде, слегка разжала челюсти.

— Не трогай ее, — взвыл Барни. Но мне так хотелось ему помочь, что я уже сделала попытку раздвинуть рыбью пасть. Рыба-дутыш еще крепче сжала палец Барни с силой слесарных тисков. Прошло три минуты, хотя Барни и уверяет, что не три, а тридцать, прежде чем рыба отпустила его палец. Палец Барни надолго был изуродован отметиной с кровоподтеком.

В море мы встречались и с другими опасностями, но в большинстве случаев это были скорее неприятности, чем несчастные случаи. Бывало, что тонкие иглы колючих морских яиц прокалывали резиновые ласты, оставляя в ноге отравленные кончики. Были и «жалящие» кораллы, ядовитые нематоцисты, свернутые наподобие пружины, всегда готовые ужалить при малейшем прикосновении. Попадались и мурены в углублениях скал. Мы предупреждали детей, чтобы они не совали туда руки. Сюзи не могла побороть соблазн, пока мы не показали ей логово мурены, которая открывала и закрывала свою пасть, обнажая острые белые иглы зубов. Мы навещали мурену каждый раз, когда ходили купаться, и неизменно находили ее в одном и том же скалистом логове. Когда мы приближались к ней, чтобы сказать: «Здравствуйте», она медленно выплывала из скалы, открывая и закрывая свою пасть и пропуская через жабры воду. Но мы никогда не дразнили мурену, и она тоже не трогала нас. Если неосторожно сунуть руку в такую пещеру, мурена может ужалить, подобно гремучей змее, запустив длинные острые иглообразные зубы в тело.