За пеленой надежды - [137]

«Я не пойду в эту галерею. Я не опущусь так низко».

Первой реакцией Рут было пойти в галерею. Ей стало любопытно, почему в доме растет количество индейских гончарных изделий, но она объяснила это тем, что Арни проходит через определенную фазу, вроде этой местной вечерней школы, которую посещает каждую пятницу. Пусть будет так, если это доставляет ему удовольствие. Но однажды вечером, когда заседание ее группы поддержки по ряду причин отменили, она возвращалась домой рано кратчайшим путем и заметила у жилого массива для бедных машину, удивительно напоминавшую их микроавтобус. Убедившись, что это и в самом деле их машина, она подумала: «Разве Арни сегодня не должен быть в школе?» Затем, несколько недель спустя, она снова увидела машину на том же месте. Тогда-то у нее и стали зарождаться подозрения.

Рут никогда бы не нашла связь между горшками и этим жилым домом, если бы Арни не оставил визитную карточку в кармане своей рубашки. Рут обнаружила ее во время стирки. На визитке с помятыми краями значилось: «Анджелина. Искусство коренных американцев». Рут пришло в голову внимательнее осмотреть горшки, но она пожалела об этом, когда обнаружила то, что хотела узнать: все горшки были сделаны Анджелиной.

Однако есть ли тут какая-то связь? Она не была уверена в этом. Один из горшков пришел в коробке, на крышке которой значилось название галереи искусств. Рут тут же решила найти эту галерею, но гордость остановила ее. Доктор Рут Шапиро не опустится до того, чтобы шпионить, она не позволит себе оказаться в трясине беспочвенных подозрений. У Арни роман? Не похоже. Ей надо было лишь прямо спросить его, к кому он ходит в тот жилой массив, и выяснилось бы, что там происходит нечто безобидное, вроде собрания учащихся курсов, пожелавших обсудить только что прочитанную лекцию. Что там говорил Арни о своих курсах? Чем они занимаются? Рут не смогла припомнить.

Он поступает несправедливо, так осложняя ее жизнь, сейчас, в столь решающий момент. Ей приходилось решать другие задачи — разбираться и анализировать все составные части собственной жизни и выяснять, что Оставить, а что выбросить. Это было все равно что наводить порядок в шкафу, который не открывали много лет. С помощью Маргарет Каммингс она могла бы сделать это, но при условии, что Арни не будет ее подводить.

Ее глаза остановились на письме в рубрику «Спросите доктора Рут». Оно было от Мики. Новое сообщение о том, каких успехов она добилась в лечении Сондры.

Дефекты разгибательных мышц сведены к минимуму посредством пересадки сухожилия от четвертого пальца ноги на второй палец руки. Я также восстановила соединительные ткани между третьим и четвертым пальцами рук пересадкой сухожилия с третьего пальца. Я буду держать руку в шине на протяжении трех недель, после чего шину можно будет снять и, бог даст, восстановится значительная часть подвижности.

Хотя гнев Рут распространялся на все: детей, мужа, старых друзей, даже птиц, летавших над головой, — она признала, что Мики действует смело. Страдания Сондры тоже производили впечатление: многочисленные хирургические операции, неподвижное состояние, когда половина тела скована гипсом, бесчисленные швы и инъекции, разрезания и зашивания… Оставалось лишь дивиться и молиться об успехе.

В некотором смысле Рут завидовала им. Мики и Сондра четко обозначили пределы возможного, их цели были ясны, узнаваемы. К тому же обе работали вместе, в паре, как старые подруги, чего Рут не испытывала неизвестно с каких пор. С тех пор как в своей студенческой квартире по очереди мыли посуду.

Если жалеешь о том, что снова не учишься в колледже, тогда все понятно — скоро тебе стукнет сорок лет. Рут жалела о том, что Мики написала, жалела о том, что она завидует им и сравнивает свою жизнь с их жизнями, потому что ей никогда не удастся победить.

Что ж, у них все скоро закончится. Это письмо было отправлено две недели назад. Через несколько дней с Сондры снимут шины, и обе увидят, чего удалось достичь; тогда станет ясно, как у них сложится жизнь и что их ждет в будущем.

Что же касается Рут, то ей пора отправляться в Сиэтл и нанести визит Маргарет Каммингс.

— Но как раз в том-то и все дело, — сказала Рут, встала с кресла и снова начала расхаживать по кабинету. — Я не знаю, на что злюсь. Или на кого. Вот что так выводит из себя. Такое ощущение все время не покидает меня, оно охватило меня, словно щупальцами, присосалось к спине, и я не могу стряхнуть его. Нет ни минуты покоя. Я просыпаюсь сердитой, я засыпаю сердитой. И мне не на что излить свою злость.

Доктор Маргарет Каммингс наблюдала, как ее пациентка все ходит по кабинету, курит сигарету, затем, не докурив, сплющивает ее в большой стеклянной пепельнице, стоявшей на серванте. Затем возвращается к креслу, берет сумочку, достает новую сигарету, закуривает ее, и все начинается сначала. Все время, пока она говорит рублеными предложениями, ее короткое, плотное тело являет собой комок нервов.

Когда Рут впервые пришла к ней семь месяцев назад, Маргарет Каммингс увидела женщину, которая не дает выхода накопившейся ярости. Сейчас та же самая женщина вытаптывала дорожку на ковре, и природа сил, бушевавших внутри нее, оставалась столь же загадочной, что и в прошлом феврале. Обе не приблизились к решению проблемы, которая, похоже, была скрыта в Рут.