За океан. Путевые записки - [145]

Между тем мы вернулись в комнаты и начали обедать. Жареные цыплята оказались восхитительными. Далее тут нашлись: молоко, сливки, чай и какие-то сладкие домашние пирожки. Пока мы занимались пищею и беззаботно болтали, приехали наконец и хозяева, да еще с гостями из Шошона. Они встретили нас без всякого удивления и были, по-видимому, рады. Хозяин — молодой здоровенный мужчина — тотчас предложил мне привезенные со станции газеты. Я вышел на веранду, сел в качалку и, читая газеты, чувствовал себя как бы в собственной даче. Хозяйка — премилая, грациозная американка — поставила подле меня целую корзину великолепных персиков, которые я уничтожал беспощадно, благо жара была невыносимая, а персики так сочны. Лоу же оставался в комнатах и мирно беседовал с хозяевами и приехавшими гостями.

Перед отъездом сама хозяйка угощала нас чаем с замечательными свежими булками, которые она успела уже испечь. Я подивился, каким образом в течение каких-нибудь двух часов могли быть изготовлены свежие булки. Хозяйка объяснила, что здесь в Америке вообще пекут булки быстро, по-американски. Именно, распускают немного дрожжей в теплом молоке и кладут щепотку мелкого сахара. Затем всыпают постепенно муку, пока не получится довольно жидкое тесто, и прибавляют соли. Когда такое тесто постоит час или полтора в теплом месте, то оно готово. Пекут в маленьких жестяных формах, которые наполняют лишь до половины, дабы при поднятии тесто не вышло вон.

Словом, я провел время самым приятным образом, как бы в кругу давнишних хороших знакомых. Между прочим развлекались и музыкою, причём хозяйка играла хоть и не совсем опрятно, но со вкусом.

Наконец надо было собираться на станцию, куда более 40 верст Вместе с нами вызвались ехать и приезжие гости, мужчины и женщины, у которых была огромная крытая колымага, запряженная четверкою цугом. Мне было крайне совестно расставаться с хозяевами, не поблагодарив их каким-нибудь существенным образом, но Лоу заявил, что они очень рады посещению русского путешественника и ни за что не взяли бы денег. Когда я сел уже в телегу, хозяйка вынесла мне еще корзину великолепных плодов для развлечения в пути.

Благодаря хорошей дороге по обрывам каньона, мы выбрались наверх довольно скоро; я бросил последний взгляд на цветущий оазис и его красивые Голубые озера — и вот опять предо мною голая пустыня. Впереди нас ехала колымага и поднимала ужасную пыль, так что я попросил Лоу перегнать ее. Это было тем более необходимо, что лошади в колымаге еще не успели отдохнуть после длинного пути сюда и шли тихо. Вскоре мы оставили колымагу далеко позади.

Солнце стояло уже низко и быстро приближалось, к горизонту. Я наслаждался такой же чудной картиной, как и третьего дня, с той разницей, что самый закат происходил теперь прямо против меня, и не нужно было беспрерывно оборачиваться назад. Опять показались фиолетовые и пурпуровые полосы. За два дня успела народиться новая Луна, в виде небольшого серпа, и по мере того, как Солнце скрывалось за горизонт, серп Луны становился всё ярче и краснее. После заката Солнца закатилась наконец и Луна, и мы неслись по пустыне почти в темноте, только индейские маяки — каменные кучи — вырисовывались темными силуэтами. Опять все 40 верст мы проехали без остановок. Около 10-ти часов вечера показались огоньки: это станция и городок Шошон.

Дороги по пустыне нет и каждый едет, руководясь лишь индейскими маяками, поэтому немудрено, что при самом въезде в городок мы в темноте пересекли какую-то канаву. Тут лошади испугались и, завернув, понесли нас обратно в пустыню. Это неожиданное приключение мне не понравилось, потому что лошади легко могли бы разбить телегу, и мне с вещами пришлось бы тащиться пешком и, пожалуй, опоздать к намеченному поезду. Однако, к счастью, лошади, покружив в пустыне, скоро успокоились, и мы благополучно прибыли на станцию.

Расставаясь с любезным Лоу, который в течение двух дней был мне и извозчиком, и проводником, и даже поваром, я опять был поставлен в неловкое положение, каким образом вознаградить его за все оказанные услуги. Как я ни уговаривал и ни упрашивал, он был непреклонен и прямо сказал, что считает себя джентльменом, и потому не может взять денег. Ему было очень приятно мое общество и он очень благодарен за мои рассказы о России, о которой он имел до сих пор самые превратные понятия. Словом, мы расстались, как старые друзья. Он дождался со мною поезда на платформе и помог мне еще устроиться в вагоне.

Если мне приходилось и раньше пользоваться вниманием и услугами незнакомых людей на материке Америки, то это были представители просвещения, привыкшие и сами встречать радушный прием товарищей по науке на ученых съездах, получивших такое большое развитие в последнее время во всех образованных государствах; поэтому как ни были отрадны описанные уже встречи, но они не поражали меня полною неожиданностью. Здесь же, в одном язь наиболее глухих уголков Соединенных Штатов, случай привел меня натолкнулся на сердечное отношение со стороны самых обыкновенных фермеров, людей совершенно чуждых науке. Это одно составляет уже драгоценное нравственное приобретение, доказывающее, что человек далеко не так зол, как представляется некоторым, во что бы то ни стало желающим смотреть мрачно и враждебно на всех окружающих.