За океан. Путевые записки - [11]

Рассматривая окружающую местность из окна вагона, я вновь поражался чрезвычайной свежестью лугов и чистотою и опрятностью построек; но особенно интересны здесь «польдеры», т. е. пространства земли, лежащие ниже уровня воды в окружающих каналах и могущие быть по произволу наводняемы и осушаемы помощью открытия шлюзов и вращения архимедовых винтов, приводимых в движение множеством ветряных мельниц; вообще, в Голландии каналы и шлюзы встречаются на каждом шагу, и имеется даже особое Министерство каналов, или водяное (Waterstaat).

Гаага, нынешняя столица Голландии и родина Гюйгенса, город весьма древний, но в старину тут был только охотничий замок королей, откуда и самое название Graven Haag (парк князей). Столицею Гаага стала лишь со времен короля Людовика Бонапарте. При самом выходе из воксала я был поражен роскошью и чистою улиц; они чрезвычайно широки и большею частью обсажены деревьями. Самое красивое место Гааги — историческая площадь Бьютен-Хоф (Buiten-Hof). на которой совершались многие события прежней бурной истории Нидерландов. Часть этой площади примыкает к так навиваемому садку (vijver), представляющему живописный пруд, среди которого — небольшой островок с кустами, цветами и жилищами множества уток, гусей и лебедей. Гуляющие бросают в воду крошки хлеба и наслаждаются зрелищем дерущихся между собою птиц; в воде много рыб. С одной стороны пруда устроена роскошная набережная и обширный бульвар, окаймленный превосходными зданиями новейшей архитектуры, а с другой — всё старинные дома с высокими черепичными крышами, и нет вовсе набережной, так что дома кажутся прямо выросшими из воды. Невдалеке от этой площади — красивый памятник Боруха Спинозы, португальского еврея, который умер здесь в 1679 году.

Так как я не знал точного адреса Топографического института (Topographische Inrichting), а знал только, что он где-то вблизи площади Buiten-Hof, то стал спрашивать прохожих, которые оказались однако мало знакомыми с топографическими учреждениями, и я решился обратиться к солдатам, мирно разговаривавшим перед гауптвахтою; однако и голландские солдаты не могли решить моих недоумений и, вероятно, даже не понимали моих вопросов, поэтому я просил их вызвать мне офицера. Караульным офицером оказался молодой капитан Риттер, отлично говоривший по-французски. Когда я объяснил ему мое затруднительное положение, он очень любезно тотчас приказал унтер-офицеру назначить мне вестового в провожатые. Тем временем мы разговорились, и я узнал, что капитан отлично знает даже русский язык и часто делает переводы из «Русского Инвалида» для голландских военных журналов. Караульное помещение оказалось неважным, и офицер, очевидно, завален разными формальностями: на столе лежала целая груда графленых книг и бланков. Впрочем, как и у нас, тут же лежал какой-то пикантный французский роман.

Итак, под конвоем маленького голландского солдатика я отправился в Топографический институт, расположенный вовсе не там, где мне раньше говорили. Проходя узкими боковыми улицами, я был удивлен при виде повозок, везомых собаками. Правда, уже в Берлине я видел собак, занимающихся перевозкою, но там собаки запрягаются, как лошади, впереди повозки; здесь же собаки припряжены к задней оси и бегут под повозкою, так что, не видя их, можно подивиться, как один человек везет довольно тяжелый воз. Когда повозка стоит, собаки спокойно лежат тут же в своей сбруе и грызут брошенные им кости. Особенно много собачьих повозок с молоком и мороженым.

Топографический институт оказался во дворе здания Военного министерства на красивой площади Плейн (Plein), на которую выходят своими фасадами несколько других монументальных построек, а именно Министерства колоний и юстиции, Государственны! Архив и др. Меня весьма любезно встретил сам директор института г. Экштейн и лично повел подавать управляемое им замечательное учреждение. Прежде всего мы прошли в гравировальное отделение, в котором, у больших светлых окон, сидела граверы и занимались гравировкою карт на медных досках, затем я осмотрел фотографический павильон и печатню. Судя по показанным мне образцам карт и планов, картографическая техника достигла тут высокой степени совершенства. Особенно поразительны, по чистоте и изяществу, хромо-литографированные карты Голландии и Голландской Индии.

По окончании осмотра Топографического института, добрейший г. Экштейн повел меня завтракать в огромное здание офицерского собрания со всевозможными удобствами и затеями. Буфет великолепный, но голландская водка «bitter» чрезвычайно крепкая. Мы условились в тот же день вторично встретиться и ехать осматривать окрестности Гааги, а пока, до обеда, я, уже в одиночестве, пустился осматривать музеи, рекомендованные мне г. Экштейном. Прежде всего я разыскал Королевский музей картин, Maurits-huis, помещающийся в бывшем дворце. Это великолепное здание, построенное еще в XVII веке, состоит из ряда громадных зал, наполненных всевозможными картинами. Музей составляет гордость голландцев не только потому, что голландцы считают себя изобретателями живописи масляными красками, но и потому, что это действительно один из древнейших и замечательнейших музеев в Европе. Известно, что в 1795 году французы обобрали здесь все лучшие картины, и голландцам только с большим трудом удалось вернуть их обратно, после Ватерлоо. Старик-проводник сообщил мне даже, что французский король Людовик XVIII очень сопротивлялся обратной перевозке картин и приказал запереть Лувр, где они находились; возврат удался только благодаря вмешательству русских властей в Париже. В музее множество произведений Антона Ван-Дика, Рубенса, Поттера, Рембрандта и др. Самой замечательной картиной музея считается «Урок анатомии» Рембрандта; на ней изображен профессор, объясняющий ученикам какой-то мускул руки тут же лежащего трупа. Эта небольшая сравнительно картина, написанная в 1632 г., помещена в отдельной зале, и перед нею, на скамейках, постоянно множество зрителей, молча созерцающих одно из величайших произведений искусства. Во многих залах я видел молодых художников и художниц, снимающих копии с образцов великих мастеров.