За океан. Путевые записки - [10]

Окончив осмотр обсерватории, профессор зазвал меня к себе обедать, после чего предложил вместе с его семейством совершить поездку по окрестностям Утрехта. В превосходной четырехместной коляске мы вскоре выехали на великолепное шоссе, вымощенное мелким, но весьма твердым голландским кирпичом. Вообще, дороги в Голландии устроены образцово: помимо больших железных дорог существует множество мелких паровых и конно-железных, соединяющих небольшие города и селения между собою. Сеть железных дорог представляет лишь магистральные линии другой более обширной сети превосходных шоссе, гладких, как асфальтовая мостовая. Постройки в деревнях весьма красивы и оригинальны; по большей части это небольшие двухэтажные, кирпичные, неоштукатуренные домики всегда с большими светлыми окнами. Около каждого домика красивые садики со множеством цветов, особенно лилий и тюльпанов. Полей мало, всё пастбища с густою сочною травой и множеством пасущегося скота. Одно, что неприятно поразило меня на загородном шоссе — это довольно частые шлагбаумы, у которых сторожа останавливают экипажи и взимают плату за проезд. Плата небольшая, по 5-ти центов с лошади, но частые остановки задерживают прогулку. Впрочем, Аудеманс справедливо заметил: «кому же и платить за ремонт дорог, как не проезжающим по ним?» По сторонам шоссе обсажено громадными липами, и везде, где от главной дороги имеется поворот на боковую, два угловые дерева, на некоторой высоте, покрыты белой краской, чтобы ночью легко находить нужный поворот.

Нам пришлось проезжать множество мостов через узкие каналы. По каналам плывут небольшие лодки, нагруженные кирпичом и овощами. Берега каналов представляют довольно высокие и прочные земляные валики, для защиты прилежащих полей от наводнений.

Верстах в восьми от Утрехта расположено селение Зейст (Zeist), где мы пошли осматривать огромный парк и здания моравских братьев. Как известно, это непосредственные потомки гуситов, не пошедшие ни на какие компромиссы с католической церковью и основывающие свое исповедание и свое общественное устройство единственно на Священном Писании. Преследуемые в Моравии и Силезии, они рассеялись по всему свету, и теперь их, вообще, осталось очень немного. В свободной для всех религий Голландии они устроили тут, в Зейсте, богатейшую колонию. Все братья живут в одном огромном здании, мужчины и женщины вместе, и, как говорят, ведут высоконравственный образ жизни. Они очень трудолюбивы и воздержаны. Мне хотелось бы проникнуть внутрь здания, но Аудеманс уверял, что никто из непосвященных туда не допускается, хотя я подозреваю, что он опасался войти туда со своею дочерью.

Нагулявшись в заколдованном парке моравских братьев, мы вернулись в деревеньку Зейст и сели отдохнуть в местном ресторане, где было не мало других посетителей, по большей части велосипедистов, приехавших сюда из Утрехта, вероятно, по случаю праздничного дня. Здесь я впервые увидал новые велосипеды с весьма толстыми, пустыми внутри, резиновыми шинами, которые теперь получили всеобщее распространение. Любезный Аудеманс угощал меня голландским напитком Advokaat, составленным из водки, мускатного ореха, яиц и сахара. Эта сладкая жижица весьма сильно действует на голову, но голландцы, кажется, вообще не прочь выпить. Жена и особенно дочь Аудеманса много хохотали, что я морщился и долго отказывался даже попробовать эту местную бурду.

Когда на обратном пути, мы разговорились о недостатке леса в Голландии, жена Аудеманса предложила мне зайти к ним на кухню, где я мог бы убедиться, как можно хорошо и удобно жить вовсе без дров. Плита отапливается торфом в виде мелких кубиков, для хранения которых в кухне стоит громадный ящик.

Торф воспламеняется лучинками, пропитанными керосином. Несмотря на столь сорное топливо, в кухне — поразительная чистота и опрятность. Стены сплошь выложены разноцветными красивыми кафелями, так что вся кухня имеет вид большой фарфоровой игрушки. Кухарки одеваются очень чисто и на головах носят весьма красивые чепчики с бесчисленными плойками.

На следующее утро, оставив вещи в Утрехте, я поехал в Гаагу — голландскую столицу, где мне особенно хотелось осмотреть Топографический институт, куда уже успел написать обо мне добрейший Аудеманс. При самом выезде из Утрехта я имел случай лично убедиться в высокой честности голландцев. Не имев еще времени запастись голландскими флоринами, я подал кассиру немецкую монету в 20 марок. Так как я не знал точно цены её во флоринах и стоимости проезда до Гааги, то удовольствовался данными мне билетом и мелким серебром и ушел скорее в вагон; и без того я прибыл на станцию довольно поздно. Но только что я успел занять место, ко мне подбежал какой-то рабочий и сунул в руку две большие серебряные монеты по одному флорину. Я так удивился и растерялся, что машинально взял монеты; между тем поезд уже тронулся, и только дорогою я понял, что это недоданная мне сдача. Вернувшись вечером того же дня в Утрехт, я не мог разыскать честного рабочего и просил уже самого кассира передать ему от меня благодарность. В данном случае обнаружились одновременно честность и кассира и рабочего.