За несколько лет до миллениума - [9]

И покинутый город уныл и суров,

И в душе моей пусто и сладко.

Уверенный голос поэта, знающего, о чем и для чего он пишет. Голос, не похожий на другие. Кто будет спорить с тем, что у Белянского своя интонация, которую не спутать с интонациями иных авторов? Ему нравится вгрызаться в тектонику стиха, выстраивать слово архитектурно. И при этом поэзия не теряется

О, маленький поэт, ты был большим поэтом,

Когда в своем углу, согнувшись у свечи,

Кропал, волнуясь, стих о том или об этом,

А темень, а зима, а скука — хоть кричи!

И скрюченной рукой ты судорожно водишь

По тихому, как ангел, белому листу.

И вместе со строкой ты медленно уходишь

Неведомо куда, в Россию, в темноту.

Белянский азартен в споре. Азартен в жизни. Яростный футбольный болельщик. Азартен в выпивке. Ну да этого азарта многим не занимать. Хотелось, чтобы в хорошем смысле этого слова. Питие на Руси — искусство, не каждому оно дадено, большинство только занимается профанацией этого непростого дела. С ним же все наоборот — дано. От Бога! Азартно гоняет с С. Васильевым в бильярд. Бильярдисты они оба так себе, но азарту, азарту! Азарту им не занимать, своего хватает.

Он очень расстраивается, когда «Ротор» проигрывает, но ездит на игры нашей команды в другие города. Год, когда «Ротор» вылетел из высшей лиги, стал для него черным.

Вкусно живет!

Валерий Белянский добр, по-человечески добр к окружающим. Потому и стихи его добры, порой грустны, порой раздумчивы, иногда в них звучит такая печаль — хоть волком вой.

Вот так, один, в холодной пустоте,

Никем не пожалетый, не объятый,

Как выцветшая тряпка на кусте,

Как выбитые на войне солдаты,

Лежишь и умираешь, и молчишь,

И давишься безмолвием, как ватой.

Вокруг тебя пугающая тишь:

Ни женщины рыдающей, ни брата.

Вот так постыло, так предрешено,

Что если присмотреться непредвзято,

То мир — лишь непроросшее зерно,

Один никчемный одинокий атом.

Такая вот пустынная судьба

Мерещится в преддверии заката.

Но чаще он романтичен — мир его добр и приветлив, среди его героев хочется жить. Разве этого не хватит, чтобы назвать сочинителя настоящим поэтом?

Творчество Валерия Белянского открыто, он пишет для читателя и при этом никогда не поступается искренностью и честным отношением к жизни. Читатель, открывший его книгу, никогда не пожалеет об этом.

Жаль, что он пишет мало, ведь стихи его полновесны.

Мир закончен в убогой и сирой своей полноте,

И знакомый до боли им правит устав и порядок,

Где за этими так непреложно следуют те,

Где за бурным расцветом приходит глубокий упадок.

Так вставай, разминая суставы и щурясь в окно,

Поднимая со стула остывшие за ночь одежды.

Все равны перед Богом, и Богу, увы, все равно.

Потому он и Бог, что давно уж живет без надежды.

Что ему можно пожелать, кроме того, что однажды он сам написал в одном из своих лучших стихотворений?

Забудь о славе и неси свой крест,

Воспой тоску тобой любимых мест

И открывай не истины, но души,

Своей души велению послушен.

Мне кажется, лучшего окончания рассказа о поэте Валерии Белянском, чем это сделал он сам, не придумать. Тем более я ни капельки не сомневаюсь в том, что этот рассказ будет однажды продолжен.

Простивший век, прощенный веком…

Высокий, худой, даже костлявый, он заходит в бар, чтобы взять чашку чая или забрать сухарики из черного хлеба, которые ему там сушат. Вот эта любовь к черным сухарикам странно объединяет нас: в детстве мне казалось, что хорошая жизнь — это «Три мушкетера» на ночь, кружка ледяного молока и теплые, только подсушенные ржаные сухарики.

И детство обоих — с интервалом в тридцать лет, примерно такая разница у нас в возрасте — прошло в бывшем райцентре Калинин, ныне станция Панфилово, со всех сторон окруженного степями и блюдцами прудов, где по весне непролазная грязь, зимой — сугробы выше головы, а летом безумствуют жаркие суховеи.

Писатель Евгений Александрович Кулькин. Фантазер и рассказчик. Трудяга, который вечно пишет и переписывает свои сочинения. Автор исторических и деревенских рассказов, стихотворений, трилогий и двух отличных детей. Почетный гражданин области. Его именем названа библиотека в селе Самофаловка.

Читать его трудно. Если одни писатели считают, что надо стремиться к прозрачности языка, быть лаконичным и точным в деталях, чтобы добиться сочности и легкой воспринимаемости текста, то Е. Кулькин стоит на иной позиции — он сконструировал собственный язык, который изобилует старыми и редко используемыми словами, совершенно неожиданными для глаза сравнениями и образами, отчего воспринимать его текст с непривычки весьма затруднительно. А в поисках слов Е. Кулькин непревзойденный мастер, не зря же его романы изучаются студентами-филологами. Вот, к примеру, абзац из романа Е. А. Кулькина:

Они размашисто шли к стенам города, одну сторону которого составлял срез в горе, где карий пласт чередовался с абсолютно белым — так соседствовала глина с песком.

А чуть выше облачный ветер сгонял стадо овец в долину, сияли вершины гор, и лютовала красота еще не набравшего звонкости полдня.

Перед глазами блукал просвет в стене, как бы врезавшийся в лес прогал, образовавший просеку, потому как существовал только в воображении. На самом деле стена была глуха и безответна.