«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года - [115]

Помимо «нравственного убеждения», которое «озабочивало» Жданова, как бы Кеневич не избег казни, царские сатрапы руководствовались и политическими соображениями. Попытка поднять восстание в глубине России, участие в ней большой группы русских людей — это был факт весьма неприятный, и общественный резонанс его был крайне нежелателен. Куда удобнее было бы изобразить все «казанское дело» как польскую интригу, польский заговор, в который были втянуты наивные юноши-студенты.

Следственная комиссия не рискнула отнести Кеневича к «преступникам» первой категории. О нем в ее заключении говорилось, что он «навлекает на себя подозрение только в сообщничестве с распространителями манифеста и знании об их преступном замысле, но не изобличается ничем в том, что был главным зачинщиком и двигателем этого преступления, кроме одного оговора соучастников, составляющего по закону доказательство несовершенное». Этим выводом комиссия признала свое поражение в длительной борьбе с одиноким узником.

Но царский суд оказался менее щепетильным. Его не смущали юридические тонкости и то обстоятельство, что по основному пункту обвинения Кеневича пришлось «оставить в сильном подозрении». Генерал-губернатор Тимашев утвердил смертный приговор Иваницкому, Мрочеку, Станкевичу и Кеневичу.

Казнь была совершена на берегу реки Казанки в семь часов утра 6 июня 1864 года. На том же месте, где был расстрелян Иероним Кеневич и ранее незнакомые ему сотоварищи, 11 октября 1865 года был казнен Максимилиан Черняк.

Казанские землевольцы были потрясены казнью Кеневича, «неизвестно почему и за что присоединенного к «вооруженному восстанию» нашего кружка», писал о нем Иван Красноперов. Вокруг казни по ошибке схваченного «француза» создавались легенды. Но, вероятно, то сожаление и уважение, с которым отзывались о Иерониме Кеневиче землевольцы, возросло бы еще более, если бы они знали, что он ценой своей жизни оборвал нить, которая могла привести царских палачей к самому сердцу «Земли и Воли».

Ромуальд ТРАУГУТ

Восстание 1863 года продолжалось шестнадцать месяцев. В наиболее тяжелые для повстанцев последние шесть месяцев, с октября 1863 года и до апреля 1864 года, руководство восстанием осуществлял Ромуальд Траугут. Этот «таинственный диктатор», как нередко называли его и современники и историки, стал легендарной фигурой.

Слово «легендарный» имеет два оттенка, как бы два различных смысла. Мы употребляем его тогда, когда речь идет о прославленном деятеле, имя которого живет в памяти народа, озаренное немеркнущей легендой. Но легендарным мы называем и человека, образ которого словно окружен туманной дымкой, человека, о котором историческая наука еще не сумела составить ясного представления.

К Ромуальду Траугуту можно отнести оба эти понятия. В памяти польского народа, в национальной традиции Траугут занимает место рядом с Тадеушем Костюшкой, среди прославленных героев национально-освободительной борьбы. И между тем облик Траугута, так прочно вписавшего свое имя в историю польского народа, еще сегодня составляет предмет научных дискуссий. Современный польский историк имел основание сказать, что «Траугута почитаем мы все без исключения, но каждое поколение истолковывает его по-своему».

Так сложилось, что первыми биографами Траугута стали люди, которые видели его заслугу прежде всего в том, что он выступил против «красного анархизма», а высокую оценку его морального облика обосновывали в первую очередь его глубокой набожностью. Авторитет этих свидетелей был очень высок, это были ближайшие сотрудники Траугута. Их писанные на склоне лет воспоминания воссоздавали впечатление далекой юности, окрашивая их (наверное, без сознательной воли самих авторов) созвучно их уже весьма консервативным взглядам. Так создавалась реакционно-националистическая «легенда о Траугуте».

И, словно подчиняясь этой легенде, не обращая внимания на противоречащие ей факты и документы, прогрессивные историки относились к Траугуту сдержанно и настороженно. Его субъективная честность, преданность делу освобождения польского народа не ставились под сомнение. Но в нем склонны были видеть невольного реализатора закулисных планов консервативных, враждебных революционным массам политических сил. Впрочем, такая оценка звучала не в полный голос, популярность имени Траугута побуждала делать ударение скорее на его высоких личных качествах, а высказываемые сдержанно сомнения относительно политического значения его диктатуры формулировались чаще безлично, с оговорками, что Траугут, разумеется, не был, по существу, политиком и т. п.

Изменение взглядов историков-марксистов в оценке Траугута произошло в течение последнего десятилетия. Значительно глубже, без прежнего схематизма освещены важнейшие проблемы истории восстания в период диктатуры Траугута: отношение к народным массам, к революционным силам других народов, военные планы. Новые выводы о развитии восстания в то время, когда во главе его стоял Траугут, не могли не отразиться на характеристике самого Траугута. Но именно теперь, когда его деятельность предстала перед нами в новом свете, задача нарисовать облик этого руководителя восстания оказывается особенно сложной. Теперь нам ясно, до какой степени поверхностно воспринимали Траугута люди, которые его окружали. Убежденные в том, что они прекрасно знали своего руководителя и понимали его помыслы, они сумели внушить это убеждение и читателям. Но сегодня мы видим, что эти источники ненадежны, и особенно остро ощущаем, насколько бедны, недостаточны вообще все источники для биографии Ромуальда Траугута. Они дают нам возможность восстановить в основном канву его жизни, внешние проявления его деятельности, но почти не раскрывают ее направляющих внутренних сил.