За нами Москва. Записки офицера - [91]

Офицеры штаба были распределены по направлениям для надежной живой связи с командирами батальонов и приданных частей, так как связь часто рвалась. Артиллерийские наблюдатели сидели в стрелковых ячейках взводов на самом переднем крае, чтобы обеспечить надежную поддержку действий стрелковых подразделений.

Наши тылы получили приказ: как бы ни приближалась к ним линия переднего края — не отходить!

* * *

Шли напряженные бои. Наши ряды все редели. Гитлеровцы смяли правый фланг и заняли станцию...

Смерть в бою несложна... Война не считается с человеческими жизнями. В бою теряешь товарищей одного за другим. Мы с почестями хоронили павших героев. Вечный покой в подмосковной земле нашел один из основоположников нашей гвардейской боевой славы, отважный командир роты Краев, смелый воин и чуткий человек, мой адъютант Сулима, храбрый политрук Бозжанов, который за сутки до своей гибели отказался идти в госпиталь, говоря: «В такой обстановке не хочется расставаться с товарищами». Семен Краев, Джалмухаммед Бозжанов, Петр Сулима были близкими мне боевыми людьми. Тяжело описывать их гибель. Я до сих пор не верю, что их нет. Они для меня живы. Это не слова, это — мое неутешное молчаливое горе. Да, они для меня до сих пор живы!.. И я не хочу описывать их гибель.

Наши ряды становились все теснее и теснее. Плечом к плечу с соседями стойко сражался полк. Полк мужал.

Ширина фронта нашего полка была теперь сокращена почти в три раза. Соседи все теснее и теснее прижимались к нашим флангам, принимая от нас участок за участком. Когда я задавал вопрос Ивану Ивановичу Серебрякову, почему все сужается и сужается фронт, он отвечал:

— Ведь вы же сами все время жалуетесь, что у вас сил мало. Вот и сокращаем вам фронт обороны.

В то время я наивно принимал его ответ за чистую монету.

— Знаешь что, — как-то сказал Петр Васильевич, — ей-ей, начальство от нас что-то скрывает.

— Что же им от нас скрывать-то, Петр Васильевич?

— Не напрасно сужается фронт. Из пылинки на прежнем фронте теперь у нас с тобой на узком участке кулак получается. — Комиссар рассмеялся и взмахнул своим кулаком. — Аж воевать приятно становится.

— Чему вы радуетесь, Петр Васильевич?

— Чую, что скоро мы будем наступать.

— Наступать?..

— Да, скоро перейдем в наступление. Запомни мои слова и жди приказа — мы будем наступать!

* * *

Морозное утро 6 декабря 1941 года. Огненные вспышки озаряют горизонт, и слышится глубокий, грозный и протяжный вздох земли — гул артиллерийской канонады. Над Крюковом все трещит, грохочет, дымится. Сверкают огни за огнями, как частые удары грозовых молний.

Мы воюем уже шесть месяцев, но такую мощную и грозную канонаду слышим впервые. Артиллерия рвет, ломает, разрушает. На наших глазах все летит в воздух, С востока под аккомпанемент канонады медленно встает заря, затем на горизонте показывается громадный багровый диск солнца. А артиллерия, как бы играя торжественно-грозный встречный марш, все долбит и долбит!

Вот раскатами удаляющегося грома огонь переносится в глубь вражеской обороны. Взвивается несколько красных ракет — цепь пехоты подымается и с криком «Ура!» бросается в атаку. Боевой клич атакующих прокатился на фронт от Калинина до Тулы.

Наша Рабоче-Крестьянская Красная Армия перешла в контрнаступление.

...Разруха, дым, трупы в мышино-серых шинелях и пленные — унылые вражеские солдаты и офицеры... Вперед, только вперед! Без остановки! Вперед!

Разыгрался ветер. Он дует с востока, он гонит вихри снежной поземки, а красноармейцы гонят фашистов, Неотступно преследуют их, как говорят казахи, наступая им на каблуки.

Мне запомнился силуэт человека в метели. В редком, жидком тумане снежной пыли согбенно, вопросительным знаком бежит темная фигура; она не оглядывается, не смотрит под ноги, она часто спотыкается, падает, встает и снова бежит. Это бежит человек с нечистой совестью. Каждый куст цепляет его за ноги, каждый бугорок дает ему подножку. А за ним ускоренным шагом идет другой человек — он идет прямой, как знак торжества, ветер его подталкивает, но он, как бы тормозя порыв ветра, спешит с достоинством, он осанист и горд, — это наступающий, преследующий врага наш красноармеец!..

...За полдень нас обогнали кавалерийские эскадроны на взмыленных конях. Скрежеща гусеницами, как громадные резвые жуки, промчались танки. Это вводились в бой кавалерийская группа Доватора и танковая бригада Катукова. Они быстро прошли через наши боевые порядки. Они вырвались вперед, а мы отстали от них. Мы завидовали им. Все-таки «пеший конному не товарищ», — думал я, глядя им вслед.

Доваторцы и катуковцы умчались вперед. Смяв на своем пути противника, они стремились с ходу захватить Истру, где враг, используя выгодные естественные рубежи, мог организовать оборону и затормозить наше наступление. Нужно сказать, что враг цеплялся за каждую деревню и поселок, за каждый естественный выгодный рубеж и сопротивлялся, встречая нас огнем. Он огрызался, как затравленный зверь, а потом, под прикрытием небольших сил, уходил. Отходил он местами хитро и умело...

* * *

У самого шоссе, на косогоре, стоит большая каменная церковь, она стоит одиноко: вся деревня снесена с лица земли. На местах домов — пепелища, из сугробов кое-где торчат обломки дымоходов и огарки срубов.