За нами Москва. Записки офицера - [87]

— Не плакать! — крикнул я. — Тоже мне, командир! В любую минуту любого из нас может не только ранить но и убить.

— Есть, не плакать, товарищ командир. Но не за ноги обидно, а за товарища. Вот лейтенант Б. Вместе училище кончали, дружили, а он бросил на поле боя.

Лейтенант Б., высокий, худой, с редкими оспинами на лице, стоял в стороне. Я посмотрел на него в упор, он вытянулся и не проронил ни слова.

— Лейтенант Б., сдать оружие! — приказал я.

Он быстро вынул из кобуры свой наган и протянул мне. Я взял и передал Сулиме.

И Торопыгин, и Б. были моими подчиненными со дня формирования нашего батальона. Они оба были досрочными выпускниками пехотного училища, неразлучными друзьями и хорошими, боевыми ребятами. В батальоне иногда их шутя называли «близнецами». Они выдержали вместе с батальоном более тридцати боев. И вот теперь один из них тяжело ранен, а другого я только что обезоружил. Тяжело было смотреть на них. Я пошел дальше.

Вот мой исполнительный и всегда разумно спокойный товарищ и помощник Хабибулла Рахимов. Я его не узнаю. Он весь обмяк, руки трясутся, глаза мутные, из ушей сочится кровь.

— Что с тобой, Хаби?

Он никак не реагирует, будто не видит и не слышит меня.

— Его, товарищ командир, здорово контузило, — отвечает Бозжанов.

— Посадите его рядом с Торопыгиным в кошевку. Мой коновод Николай Синченко виновато и робко докладывает:

— Товарищ командир, во время обстрела с самолетов убита Лысанка. Я снял с нее седло...

Приходит комиссар. Я ему рассказываю о недостойном поведении Б. Он опешил. Потом решительно говорит:

— Надо пресекать это безобразие!

— Благодарю вас, Петр Васильевич. Я тоже так думал.

— Тогда принимай решение!

— Решение принято.

Совет старших командиров предложил мне принять командование всей группой — своим полком, частью пол-ка Старикова, эскадроном и саперным батальоном.

К полуночи мы прибыли в район совхоза «Дедешино».

Крюковские эпизоды

Деревня и станция Крюково запомнились нам по затяжным и тяжелым боям. Но они памятны нам, панфиловцам, еще и тем, что с этого рубежа мы приняли участие в контрнаступлении советских войск зимой 1941 года под Москвой. Крюково было последним рубежом наших оборонительных боев на ближних подступах к столице.

Я хочу рассказать лишь несколько запомнившихся мне боевых эпизодов, связанных с Крюковом.

На подступах к Крюкову нашему полку долго удержаться не удалось. Противник занял Александровку, Каменку и все теснил и теснил нас. Лишь к вечеру мы организовали более или менее устойчивую оборону в самом Крюкове, на станции и на окраинах. Правее нас занимал оборону полк Шехтмана, левее — полк Капрова под командованием майора Старикова. За все время боевых действий от рубежа Рузы наши полки и батальоны впервые имели друг с другом «локтевые связи». По всему чувствовалось, что не только подразделения и части, но и сама дивизия расположена компактно, действует дружно. Но чувствовалось и то, что после затяжных боев наши ряды значительно поредели. Несмотря на малочисленность состава подразделений, мы сохраняли их номера, в надежде, что получим пополнение.

В приказе по дивизии тогда писалось: «Такому-то полку (далее перечислялись десятки номеров частей, которые придавались) упорно оборонять (указывались пункты на переднем крае и в тылу участка обороны) с задачей не допустить прорыва противника в направлении (указывалось два-три населенных пункта от переднего края в глубину нашей обороны). В архиве сохранились эти приказы. Теперь при чтении их может создаться впечатление, что полки тогда усиливались многими специальными частями и подразделениями. Но мне вспоминается случай, когда на наш НП явился высокий, стройный, с лучистыми синими глазами старший лейтенант и представился:

— Командир Н-ского отдельного танкового батальона. Прибыл в ваше распоряжение.

— Сколько в батальоне танков?

— Одна машина «Т-37», — ответил старший лейтенант.

«Т-37» — маленькая машина, предназначенная для заражения или дегазации местности химическими средствами. Выражаясь образно, она чуть-чуть больше муюнкумских черепах.

— Вооружение какое?

— Пулемет Дегтярева, — ответил старший лейтенант и, смутившись, добавил: — И то неисправный.

— Что вы хотите?

— Получить боевую задачу.

— Вы обедали сегодня?

— Нет.

— Идите в нашу штабную кухню и пообедайте. Других боевых задач я вам поставить не могу, товарищ старший лейтенант.

При этих словах Логвиненко расхохотался.

— Дальше как быть, товарищ командир?

— Дальше со своим «Т-37» поезжайте в ближайшую ремонтную мастерскую.

Помню, придавались тогда кавалерийские эскадроны... с десятью саблями, саперные батальоны с двадцатью саперами и тридцатью минами, отдельные артиллерийские дивизионы... с двумя орудиями.

Как-то я, не сдержавшись, крикнул:

— Мне не номера и не флажки частей нужны! Где же люди, где боевая техника? Их нет или их берегут?

— Наверное, берегут, — ответил комиссар. — Наверное, собирают, резервируют для большого дела. Ты не горячись. Дают — бери и латай себе свой тришкин кафтан этими лоскутками боевых частей и подразделений. Это — люди, закаленные в боях.

...Командный пункт нашего полка разместился в отдельном доме за железнодорожным полотном, в гуще соснового бора. Вечером я вернулся с НП и сразу же почувствовал странный запах. В углу стояли какие-то клетки, в них кто-то царапался, пищал.