За Москвой рекой. Перевернувшийся мир - [34]

Переговоры длились несколько месяцев и в конце концов завершились рядом открытых или подразумеваемых соглашений. Некоторые официальные советские лица явно предпочитали вести переговоры в лондонских парках, а не в своих кабинетах, где, как они, вероятно, опасались, их подслушивали. Черняев неизменно был очень полезен. Для г-жи Тэтчер все это было неприятным осложнением ее отношений с Горбачевым. Ее сотрудники деликатно намекали представителям английской прессы, что всю ответственность за высылку дипломатов и за тот ущерб, который она могла причинить англо-советским отношениям, лежит на министре иностранных дел Джеффри Хау и тогдашнем министре внутренних дел Дугласе Херде. Однако к тому времени самая трудная часть переговоров была уже позади. КГБ не удалось добиться реванша, мы ни от чего существенного не отказались и здравый смысл возобладал. Это была маленькая победа как для нас, так и для Горбачева.

Накануне нашего прибытия в Москву Горбачев продемонстрировал, что он готов продвинуться по пути реформ гораздо дальше, чем думали скептики в России и за границей. На 19-й конференции Коммунистической партии Советского Союза, состоявшейся в июне 1988 года, он выдвинул план радикального преобразования советской политики, который, хотя он, конечно, такой цели перед собой не ставил, знаменовал начало конца коммунистической партии и самой советской системы. Лозунгом большевиков в 1917 году был призыв «Вся власть Советам!», адресованный выборным органам рабочих, солдат и крестьян, поддержавших их в борьбе против Временного правительства. Однако народная демократия была не по душе Ленину и Сталину. Они быстро урезали полномочия Верховного Совета, так что к 1930-м годам он был еще более слабым, чем Центральный Комитет Коммунистической партии. Верховный Совет собирался ежегодно на несколько дней, чтобы заслушать речи руководства о положении дел в Союзе, единогласно одобрить любое вынесенное на рассмотрение предложение и таким образом создать видимость демократии. Ни один депутат не решался выступать против. Членами Совета были партийные боссы из центра и регионов, видные деятели советского общества — редакторы, директора заводов, выдающиеся интеллектуалы — и определенная «квота» женщин, ветеранов, молодежных лидеров, крестьян и рабочих. Отбирала их партия, во время выборов у них соперников не было, и они регулярно получали более 90 процентов голосов избирателей, которым грозило наказание, если они не явятся на избирательные участки.

Теперь Горбачев предложил создать новый, работающий Верховный Совет, который будет заседать и принимать законы чуть ли не восемь месяцев в году. Его председателю, функции которого были в основном церемониальными, будут даны реальные властные полномочия — сознательный шаг в направлении президентского правления. Правительственные функции, которые десятилетиями узурпировала коммунистическая партия, будут сильно урезаны. Старый Верховный Совет должен собраться осенью в последний раз, чтобы утвердить необходимые изменения в Конституции. Весной будут проведены всеобщие выборы, на которых каждый голосующий получит реальное право выбора, если не между партиями, то, во всяком случае, между кандидатами. Новый орган начнет работу в апреле 1989 года.

Депутаты слушали в оцепенении. Это был сознательный план возродить избирательную систему и передать власть от партии тем, «кому, — как сказал Горбачев, — она должна принадлежать, согласно Конституции, — Советам». Цель состояла в том, чтобы дать избирателям настоящий выбор, сначала внутри самой коммунистической партии, а затем более широко — во всей стране. Таким образом, надеялся Горбачев, он избавится от старой гвардии в партии, правительстве и местных органах управления, противившейся его реформам по идеологическим соображениям или исходя из личных интересов. Он знал, что карьеристы будут сопротивляться. Поэтому он постарался как можно скорее освободиться от консервативных партийных бюрократов и использовал процесс выборов для оказания народного давления на тех, что остались. Его либеральные критики так никогда и не поняли, не оценили и не простили сложных и часто хитрых маневров, к которым ему неизбежно приходилось прибегать.

Вторым, еще более колоритным «шоу», которое Горбачев устроил в 1988 году, было празднование тысячелетия Русской православной церкви, юбилея «Крещения Руси». Разрушенные церкви по всей стране были восстановлены: за год открылось более пятисот церквей (в 1987 году — всего шестнадцать). В 30-х годах Даниловский монастырь в Москве последовательно служил концентрационным лагерем, пересыльным лагерем, транзитным лагерем и сиротским домом для детей врагов народа. Теперь он стал местом пребывания патриархата в Москве, с отремонтированной церковью и новехоньким дворцом для дряхлого патриарха Пимена. На празднества прибыло множество иностранных церковных иерархов и светских руководителей советского государства. Церковь, переставшая быть запуганной сторонницей атеистического режима, начала поднимать голову. Ее здания сверкали свежей краской, а купола — золотом. Церкви и монастыри заполнили новые богомольцы. Закоренелые циники, вроде нашего шофера Константина Демахина, начали ходить в церковь и даже подумывать о крещении и церемонии венчания на предмет закрепления их давних гражданских браков со своими женами. Возможно, к религии как таковой это имело мало отношения, но в огромной степени укрепляло ощущение рядовых граждан, что советская система отняла у них их национальное достояние.