За морскими воротами ученых-пиратов Сарске - [4]

— Джабез! — распорядилась она, и ее великанская «правая рука» в свою очередь поплевал на ладонь.

Его пожатие оказалось на диво легким и мягким, в глазах блестели искорки веселья, и на обветренном лице играла мягкая улыбка. Вызвала ли ее надежда на сокровища или какая-то потаенная мысль, Гервард не знал, а Фитцу Джабез не улыбнулся. Вслед за Джабезом стали подходить остальные. Сделку должны были скрепить все члены команды. «Морской котик», подобно всем кораблям Братства, теоретически был добровольным обществом, и решения на нем принимались сообща.

Труп, оставшийся лежать на баке, доказывал, что теория есть теория, а на практике капитан Зверь полновластно правила на борту. Плевки и рукопожатия были всего лишь живописным ритуалом, но пиратам он явно доставлял удовольствие — они с такой горячностью трясли руку Герварда, что у того вскоре заболело плечо. С Фитцем обходились сдержаннее, но не потому, что распознали его истинную натуру, — просто человек искони с опаской относится к чуждым формам жизни.

Когда с рукопожатиями было покончено, Зверь снова ухватила Герварда под локоть и увлекла его к большой каюте на корме шебеки. Проходя по палубе, она бросила через плечо:

— Готовься к отплытию, Джабез. Нам с капитаном Верный Меч надо кое-что обсудить.

Фитц не отставал от них ни на шаг. Приказ капитана пролетел у него над головой, и кукле пришлось посторониться, когда пираты бросились к вантам и к кабестану, готовясь поднять якорь и паруса.

Каюту Зверя надвое разделяла плотная занавесь, отгородившая место для сна от большей части помещения, куда с трудом влезли стол с тиковой столешницей и два двенадцатифунтовых орудия. Зверь выпустила руку Герварда, чтобы протиснуться в узкую щель между пушкой и углом стола. Избавившись от ее прикосновения, Гервард почему-то почувствовал облегчение. Он не чурался женщин, имел дело с куртизанками и солдатками, с крестьянками и жрицами, и даже с вдовствующей императрицей, но в этой женщине было нечто, выбивавшее его из колеи, что не удавалось ни одной из прежних любовниц.

Поэтому он вздохнул с облегчением, поняв, что она не собирается уводить его за занавесь, скрывавшую постель. Зверь уселась за стол и указала ему на место рядом. Гервард повиновался, а Фитц, подпрыгнув, взгромоздился на край стола.

— Выпить! — крикнула Зверь.

Ей ответило ворчание из-за низкой дверцы в кормовой перегородке, которую Гервард принял за дверцу шкафа. Из приоткрывшейся двери показался костлявый обрубок руки, покрытый татуировками. Обрубок небрежно сбросил на стол винный мех, подцепленный за ременную петлю.

— Иди подбери на баке мясо, — добавила Зверь.

Подняв мех, она изящно направила струйку темного смолистого вина себе в рот и, глотнув, тщательно облизнула губы. Мех перешел к Герварду. Тот ограничился одним глотком. Он следил взглядом за низкорослым, страшно изуродованным человечком, проползавшим у него под ногами. Человечек был так густо покрыт татуировками, что узнать в нем альбиноса удалось не сразу. У него уцелела только левая кисть, правая рука была обрублена у запястья. Не было и обеих ног до колена, так что он перебирал обрубками но палубе, словно трехпалый сверчок.

— Мой стюард, — пояснила Зверь, когда калека скрылся, и сделала еще один большой глоток. — Превосходно готовит.

Гервард мрачно кивнул. Он узнал часть татуировок — человечек был членом одной из общин каннибалов, расплодившихся далеко на юге в умирающих городах Корадона.

— Я бы пригласила вас пообедать со мной, — хитро поглядывая на него, продолжала Зверь, — да мало кто разделяет мои вкусы.

Гервард кивнул. Ему, правда, доводилось питаться человечиной — при тяжелом отступлении от Джеминеро, когда не оставалось другого выхода. Но повторять этот опыт без крайней необходимости ему не хотелось.

— В конечном счете все мы — только мясо и вода, — заметила Зверь. — О тебе не говорю, кукла.

— Ваши философские взгляды меня не удивляют, учитывая ваше прошлое, — ответствовал Фитц. — Лично я не нахожу странным, что вы поедаете мертвецов, особенно учитывая постоянную нехватку в море свежего мяса.

— А что ты знаешь о моем прошлом? — спросила Зверь, слегка улыбнувшись, так что острый клычок показался над нижней губой.

— Только то, что вижу сам, — заметил Фитц. — Хотя следы стерты, но я распознал рабское клеймо Лурквиста между левой грудью и плечом. Кроме того, на левой руке у вас характерный шрам от наголонских кандалов. Из этого следует, что вы по меньшей мере дважды побывали в рабстве и, следовательно, дважды добивались свободы или получали ее. Наголонцы кормят своих живых гребцов мясом умерших — отсюда и ваши вкусы.

— Думаю, довольно, — перебила Зверь. Она взглянула на Герварда. — Каждому хочется кое-что сохранить в тайне, не так ли? Однако кое-чем нам придется поделиться. Команде хватит старых песен об ученых-пиратах Сарске и опасностях вод у их острова. Но я должна знать всё. Расскажи мне побольше об этих ученых-пиратах и об их крепости. Они и до сих пор скрываются за своими Морскими Воротами?

— Морские Ворота не открывались более двухсот лет, — осторожно ответил Гервард. Нужно было опередить с ответом Фитца, который не всегда соглашался с необходимостью слегка уклониться от истины, даже при выполнении заданий, требовавших коварства и хитрости. — Всё это время никто не видел ученых-пиратов, так что, скорее всего, их крепость теперь — темная и безмолвная могила.