За морем Хвалынским - [85]

В темной ночи локоном друга,

Владыкой влюбленных, стал весенний ветер?

А потом засмеялся.

— Подумай, о чем строки? О любви? О нет! О пути к мудрости.

— А ветер — что это? — спросил Алекса.

— Ветер — открытие, постижение истины. Видишь, как сложно?

— Но зачем мне это? — удивился Алекса.

— Если хочешь понимать Ибн-Сину, должен разбираться, о чем он писал. Ты хочешь знать о семи долинах? Это путь к Истине, через поиски, любовь, самоуничтожение — чтобы слиться с Вечным… А Вечное — это Истина.

— Для меня это очень сложно. Я… я не смогу.

— А все сразу не нужно! — засмеялся Самини. — Просто я хочу, чтобы у меня был достойный собеседник. А главное — тот, кому доверяю. О, как горько бывает среди этих сытых, темных душой людей!

— Почему же ты живешь при дворе? — возмущенно спросил Алекса.

— Для того чтобы хоть немного смягчить сердце правителя, а через него — судьбу бедного люда. У каждого — свое дело…

Не сразу признался Алекса, что у него тоже есть своя мечта: записать лучшее из того, что нашел в своих путешествиях, что прочитал, над чем думал эти годы.

— Правильно! — загорелся Самини. — Помнишь, в трактате «Хайи Ибн Якзан» есть место, где говорится, что на пути истины помогают духовные люди — будто бы земные ангелы. Это — поэты, философы, благородные писатели. Есть и другие — те, кто могут разрабатывать теории общества или просто участвовать в практике Справедливости. Слабая сторона поэтов и философов — что они стоят в стороне от практики Справедливости. Зато другие только в Деле и могут развернуть свои способности. Как же важно, чтобы создавали жизнь на земле чистые руки! Если можешь, ты должен нести Словом в мир чистоту и совесть. И об этом тоже говорит наш великий Ибн-Сина. Тебе повезло, что ты нашел трактаты. Их в списках всего несколько. Страшно подумать, что будет, когда новый правитель не сбережет библиотеку, не будет интересоваться книгами. Бери Знания, читай! И я помогу тебе, чем смогу!

…Понемногу раскрывалась душа Алексы в разговорах с Самини. И он думал с радостью о том, что судьба все же милостива к нему — дала встретится с такими людьми, и они не жалеют для него времени и сил. Отплатит ли он когда-нибудь за это?

Однажды он показал Самини, как может увеличивать огонь. Показывал и боялся, — ежели сам не может объяснить, как удается такое, то что же скажет его друг? А вдруг встанет, позовет стражу?!

Самини долго сидел, раздумывая.

— У тебя есть Это, — сказал он и показал на грудь. — У тебя есть сила Духа, недоступная мне. Нет, это не волшебство, Аль-Иса. Когда-нибудь люди узнают, что это только одна из форм проявления материи. Есть вещие сны — не потому ли, что мы каким-то образом прорываемся в Будущее, существующее вечно, как существует Прошлое и Настоящее? Я думаю, что смерти нет. Смерть — это какая-то форма существования той же материи.

— Что ты говоришь! — Алекса ужаснулся. — Только сумасшедший может не признавать смерти!

— Скажи я об этом кому-нибудь еще — меня разопнут на воротах, как Азакира или как совсем недавно — Харакани. Но я говорю только тебе, друг мой Аль-Иса…

После того разговора Алексе стало легче. Да, он правда думал, что дар, которым владеет, — от некоего злого волшебника, который возьмет вдруг да истребует от него нечто страшное, даже, может, душу. А ежели так, незачем бояться. Самини лишь бы что не скажет. Алексе далеко до него…

А однажды Самини принес еще один толстый сверток. И, раскрывая его, таинственно подмигивал Алексе и счастливо улыбался.

— Прочитай и перепиши, если можешь, — сказал он. — Мне дали на очень короткое время. Но ведь — дали…

Это была рукопись «Канона» Ибн-Сины. Алекса глазам своим не поверил, когда прочитал название.

— Несмотря на запрет главного лекаря, книга у нас! — снова подмигнул Самини. — Вот так, друг мой, Аль-Иса.

— Как же удалось достать ее?

Самини не отвечал. Лицо его вдруг стало измученным, будто сразу постаревшим на десятки лет.

— Лучше не спрашивай, — сказал он хмуро. А потом, помолчав, добавил торопливо: — Проклятая жизнь!

И больше ничего не сказал до самого конца вечера.

А дни шли своей чередой: едва начинало светать, Алекса вставал, умывался из черного узкогорлого сосуда, который держала перед ним Замира, завтракал и шел в библиотеку. Иногда лили дожди, было темно и туманно, тогда он зажигал один из бумажных фонариков, оставленных Юваном, и пестрый, яркий свет падал на страницы, над которыми он замирал на три таких коротких и несказанно счастливых часа, а потом шел в сад, занимался растениями, которые выводил на своем участке, слушал приказы нового старшего садовника и управлял своим помощником — хитрым смуглым Расулом. Самини однажды привел в дом молоденькую наложницу — Айдин, и она хозяйничала в доме.

Летом перед дворцом часто бывали публичные диспуты. Мудрецы в высоких белых чалмах, с иссушенными наукой и бессонницей лицами спорили о том, что есть Аллах, говорили о единстве мира единого и мира множественного. Диспуты были многочасовыми, народ не выдерживал, расходился, если ораторы говорили долго и не совсем понятно. Многое сначала не понимал и Алекса, трудными были для него рассуждения — как достичь единства бога и человека, неба и земли, единого и мира множественности, мысли и чувства? Достоин ли человек стоять рядом со Вселенной, равен ли он ей? Что постигает разум? А что — Вера? Любовь?