За морем Хвалынским - [2]

Брачислав вошел в светлицу, с трудом переставляя распухшие ноги, и, сопя, долго усаживался в красном углу. Могучее, в последнее время сильно ожиревшее от неизвестной болезни тело его нависло над столом. Головой он едва не доставал до божницы, где рядом с каменной фигурой Ильи Угодника мирно соседствовала фигура Дажбога. Подле князя сел мальчик — длинноногий отрок с темными живыми глазами на худощавом лице. Высокий, немного выпуклый лоб, довольно большой, однако красиво вырезанный нос, тонкие губы, властный, смелый взгляд делали его похожим на орленка, который еще не оперился, однако готов ударить клювом каждого, кто протянет к нему руку. Голова у мальчика перевязана золотой широкой лентой. Это был княжич Всеслав. Отрок вопросительно глянул на отца, и, поймав его взгляд, Ирвидуб помахал рукой.

Посередине комнаты, меж столов, размещенных вдоль стен в виде прямоугольника, холопы поставили резной стол, накрыли его белой скатертью, вытканной руками невесты. Жрец в наброшенном плаще подошел к столу и поставил на него деревянную фигуру Волоса. Челядница подала ему большую свечку из желтого воска, в то время как вторая женщина клала на стол круглый бохан белого хлеба и берестяную солонку, наполненную солью. Запалив свечу, жрец прикрепил ее к бохану.

Подвели к столу молодых. Жрец, поморщившись (его уколола булавка-фибула, которой был застегнут на плече плащ), обратился к молодому:

— Желаешь ли ты взять в жены девушку Малину, что стоит перед тобой?

Редька, кряжистый, светловолосый, смущенный общим вниманием, хотел покрутить ухо, как всегда в минуту раздумий, однако, спохватившись, опустил руку и пробасил:

— Желаю.

Невеста, кругленькая, ладная, на вопрос жреца вспыхнула малиновым цветом и ответила едва слышно:

— Желаю.

После ритуальной клятвы в верности друг другу жрец перевязал руки молодых красным платочком и повел их, взявшись за платочек, вокруг стола. Три раза обошли они вокруг Волоса и каждый раз кланялись ему и целовали хлеб-соль, а потом низко, до земли, поклонились жрецу и всем присутствующим.

Высоким, слегка хрипловатым голосом жрец провозгласил:

— Я, служитель могучего Перуна, славного Волоса и ясного Купалы, отдаю девушку Малину в жены молодому Редьке. От сего времени и во веки веков пусть будут они мужем и женой!

Раскрасневшийся служитель Перуна отошел от молодых, и, едва только удалился за дверь, выдержка оставила его. Со злостью выругался и, отстегнув проклятую булавку, изранившую до крови все плечо, бросил ее в угол и направился в сенницу, где ему был приготовлен отдельный стол.

Молодые же стояли, ожидая второй части обряда. Ирвидуб, с облегчением вздохнув (на лице князя не было гнева), взял поданную ему икону святого Николая Угодника и благословил ею сына и невестку, а потом повел их, посадил в красном углу рядом с Брачиславом и его сыном и первый поднял глиняную, с зеленым отливом кварту с душистой и крепкой сытой.

Свадьба понемногу набирала силу. Брачислав расстегнул кафтан, лицо его покраснело, залоснилось. Миса перед ним наполнилась костями, челядница смела их в ондорак[15]. Всеслав лениво тыкал деревянной спицей в твердый гороховый кисель, поданный на десерт. Прижмурив глаза, он посмотрел на Редьку. Тот неохотно пил квас, синие глаза его помутнели от сытости. Сват, суетливый дружинник Зарянко, сторожил молодого, чтобы тот не пил крепкого, и хоть брал кварту за квартой, не пьянел.

День клонился к вечеру. Всеслав думал о том, что мальчишеская ватага давно ждет его на Полоте, на звонком льду, на котором так хорошо сейчас гойсать на коньках. Коньки были как не у всех ребят, однако его коньки вызывали всеобщую зависть, потому что были железные, а не деревянные, как у остальных, и, заостренные на точиле, несли они так быстро, что никому не удавалось обогнать Всеслава.

Наконец ему удалось выйти из-за стола, и, разминаясь, он выскочил на крыльцо и почти рысцой направился к Полоте. Двое молодых гридней, взятых из семей вятших людей Полоцка, коих приставили охранять княжича, поспешили за ним.

Подростки встретили их радостными криками. Они достраивали снежную крепость, но делали это без особого воодушевления — не было Всеслава, а значит, нет воеводы для той рати, которая будет защищать крепость. Нападающие уже выбрали воеводой Алексу, младшего сына кузнеца, он единственный мог соперничать с княжичем. Не раз, сцепившись, катались они по земле, пробуя каждый утвердить превосходство над соперником, однако победа доставалась то одному, то другому. Вытянувшийся для своих десяти лет, сын кузнеца был шире в плечах, однако княжич более верткий. Не однажды ссекал старый кузнец дзягой сына за то, что тот непочтительно лупил княжеского отпрыска, не один раз плакала мать над побитым в кровь Алексой. Допытывалась у чада и мать Всеслава, кто разукрасил его писягами, однако княжич вырывался из ее рук и молча прикладывал к лицу мокрые рушники. Брачислав же только посмеивался: «Пу-у-усть, пусть растет воин!»

Всеслав и сейчас не подошел к сопернику, тот сам окликнул его:

— Так что, покатаемся?

— Зачем? — пренебрежительно отказался Всеслав. — Все равно тебе не догнать. Нос разобьешь.