За мгновения до... - [6]

Затем с улыбкой:

— После ужина!

Вскоре Дамиен спускается, и я замечаю, что он переодет в секси плейбоя. Подходит к одному из двух холодильников, заглядывает в него и, спустя короткое время, уже стоит с упаковкой натёртого сыра, уплетая его в скоростном режиме.

— Дамиен! Ужин! — восклицает мать.

Дамиен смотрит на неё, как всегда, исподлобья. Как бы она ни старалась ему угодить, а делала моя мать всегда именно это, мне очевидно, что пасынок воспринимает её в тех же понятиях и категориях, как и я своего отчима. То есть никак. Как пустое место. Как временный персонаж в непредсказуемой ленте жизни.

Мать всегда из кожи вон лезла, желая стать идеальной женой новому мужу и безупречной матерью не своему сыну. Я считаю это самым настоящим предательством. Это как отречься от Бога и продать душу дьяволу. Переступить через собственного ребёнка и облизывать чужого, лишь бы угодить желанному мужику. Прогнуться под обстоятельства.

Дамиен уехал, не дожидаясь ужина. Собственно, он много и не потерял: креветки с соусом — полуфабрикат из Костко — и картофельное пюре.

— Мам! У нас есть семейные альбомы? — спрашиваю после чая и односложных ответов на односложные вопросы Дэвида о перелёте.

— Есть. А что это ты вдруг заинтересовалась? — и во взгляде усмешка.

— Захотелось взглянуть на себя в детстве, — отвечаю, не моргнув.

— Или на Дамиена?

И я краснею. Чёртовы предательские щёки.

— Зачем он мне нужен, мам?

— Он изменился, правда? — с гордостью.

И мне эта гордость не то, что неприятна, у меня, кажется, шею свело, от вида материнских восторженных глаз.

— Возмужал! Такой крепкий стал, красивый! Учится хорошо, драться совсем перестал!

— Да уж! — не выдерживает Дэвид. — Конечно, перестал!

— Ну, по крайней мере, совсем не то, что раньше было. Теперь он взрослый и мудрый, научился контролировать себя, сдерживаться. Ну а то, что морду набил тому парню…

— Брэндону! — подсказывает отчим с возмущением.

— Да, Брэндону, так тот сам виноват! Нарвался!

— Брэндон как раз за честь сестры заступился!

— Да какая там честь, Дэвид! Они ж дети ещё: сошлись — разбежались! В этом возрасте у них у всех так, что ж Дамиену жениться что ли на ней нужно было?

— Если взял на себя обязательства за девушку — отвечай!

Дэвид либо не в духе, либо с Дамиеном у них, как у двух самцов на одной территории — имеются разногласия. Но в целом мне нравится то, что говорит отчим.

— Ерунда это всё! — не унимается мать. — Дамиен всё правильно делает. Молодец он у нас.

Мне аж тошно. Вот прямо вывернуло бы.

— Так что там с моими фотками?

— Посмотри под телевизором в тумбочке — там должны быть и твои и Дамиена.

Семейный фотоархив находится почти сразу, и только я собираюсь уединиться, как мать выхватывает альбом Дамиена из моих рук:

— Давай вместе посмотрим, я сто лет уже их не видела! — восклицает.

Надо сказать, братец действительно очень сильно изменился. Обычно люди легко узнаваемы, пусть и вырастают почти в два раза, но Дамиен совсем не похож на себя в детстве. На фото он — мальчишка с дерзким плутовским взглядом и соответствующей ухмылкой, сейчас — мужчина. И хотя мне неприятно это признавать, взгляд у него умный и гораздо более глубокий, чем можно было бы ожидать.

Но если рассуждать по совести — и меня ведь теперь не узнаешь. На фото я — девочка с распущенными каштановыми волосами, частично беззубая и настолько худая, что подвздошные кости и ключицы не просто выпирают, а выглядят анатомическим пособием. А в глазах — Вселенская Ненависть.

Фото было сделано Дэвидом всего за пару недель до «того случая» и моего отъезда. Это был пикник в Роки-парке: мы вчетвером и ещё несколько семей на зелёной поляне. Дэвид сфотографировал нас в тот момент, когда вся компания детей играла в волейбол, и я чётко помню, как это пресмыкающееся с вечной грязью под ногтями по имени Дамиен почти всё время «случайно» попадало в меня. Ага, ему было двенадцать, как и мне, и метнуть мяч он мог уже очень сильно. Настолько, что у меня болел живот, ноги, руки, да всё вообще. Братик дважды норовил попасть в мою, только начавшую расти, грудь, но я успевала прикрыться, совершенно уже наплевав на счёт очков.

Его сокомандники ржали, как кони, а мои ругали меня, пока не выгнали. Да! Я не очень хороший игрок в волейбол. И бейсбол. И сокер. Да я вообще терпеть не могу эти тупые обезьяньи развлечения, лучше книжку почитать. Такое фото в альбоме тоже есть: я сижу, скрючившись, на красном складном стуле. У него ещё надпись на спинке была Canada и кленовый лист посередине — до сих пор помню.

А ещё помню, как подвыпившие взрослые пекли кукурузу, и кто-то, уж не знаю, нарочно ли, поручил Дамиену отнести початок мне, сидящей всё на том же красном стуле у воды. Помню, что разворачивать фольгу не хотелось, но я всё же рискнула. Дура. В ней была моя сладкая кукуруза в сливовом масле и черви. Дождевые.

Я тоже в долгу не осталась. Когда вся компания детей полезла ловить крабов на мелководье, Дамиен вызвался расставлять ловушки в камнях и разулся. Дурак. Кроссовки его так и не нашлись, хоть мама и пытала меня, и угрожала. Назвала тогда же несносной девчонкой, отравляющей жизнь — это я хорошо запомнила. Очень хорошо.