За линией фронта - [65]

— А вдруг пришлют? — бросает вопрос Воронцов.

— Как вам известно, Гитлер уже попробовал послать финский полк, — отвечаю я. — А что вышло? Мы намылили ему холку. При этом финнам не удалось даже войти в лес. Но прежде чем выступать против партизан, врагу придется организовать надежную оборону своих объектов от партизан — хотя бы райцентров, складов, станций, железных дорог… Вы пробовали, Воронцов, прикинуть, во что это выливается, если взглянуть широко, не в масштабах нашего леса, а в масштабах всей временно оккупированной территории?

Враг занял больше тысячи райцентров, примерно две тысячи железнодорожных станций. Допустим, фашисты поставят в каждом райцентре, на каждой станции по батальону, хотя, как вы знаете, батальон ни в какой мере не убережет их от удара. Каков же получится итог? Попробуйте прикинуть на досуге. К тому же…

— Погодите, товарищ Сабуров, — перебивает Бондаренко. — Это стоит того, чтобы подсчитать. Итак, три тысячи точек по батальону…

— Железнодорожные мосты не забудь, — бросает Боровик.

— Ладно. Пусть для начала останется три тысячи. — Бондаренко считает в уме. — Да ведь это же больше двухсот дивизий? Экая сила!

— И вся эта сила только против нас, грешных? — иронически замечает Паничев.

— Отнюдь нет, — отвечаю я. — Свет на одних нас клином не сошелся. Вам прекрасно известно, Паничев, хотя бы из сводок, что партизаны бьются под Ленинградом, под Москвой, в Белоруссии. Здесь, среди нас, сидят живые свидетели партизанской борьбы на Черниговщине, где сам секретарь обкома поднимает народ. Погорелов рассказывал, как борется Ковпак на Сумщине — о нем там уже весь народ говорит… Нет, Паничев, мы далеко не одни. И в этом наша сила. Великая сила. Но пока наша слабость в том, что каждый отряд действует вразброд, без связи друг с другом. Мы частенько залезаем в секторы своих соседей, путаем их карты, мешаем им. В разведке мы сплошь и рядом ломимся в открытую дверь и тратим время, энергию, теряем людей, чтобы узнать то, что давным-давно известно соседям. Это снижает эффективность борьбы, сужает размах наших операций. И как раз в тот момент, когда мы должны смело выходить на широкий оперативный простор… Мне кажется, пришла пора, товарищи, организовать единый партизанский штаб. Он будет координировать действия отдельных отрядов, объединять разведку, разрабатывать и проводить крупные совместные операции и, если потребуется, смещать и назначать партизанских командиров. Но этим ни в какой мере не ликвидируется самостоятельность отрядов. Наоборот. Вне объединенных операций каждый отряд вправе действовать самостоятельно, но в пределах того сектора, который будет выделен ему…

— Кто дал право Сабурову ревизовать партийные решения? — резко перебивает меня Воронцов. — Кто позволил самочинно организованному, никем не утвержденному штабу менять тактику борьбы, выработанную партийными органами!

— Ты чушь городишь, Воронцов! — бросает Бондаренко.

— Чушь?.. Нет, это докладчик с твоего председательского разрешения мелет вредную, антипартийную чушь… Кто поставил меня во главе моего отряда? Харьковский обком партии. Так кто же, кроме него, посмеет сместить меня? Никто! Однако пойдем дальше. Обком партии наметил партизанскую тактику: действовать отдельными мелкими группами с сохранением строгой конспирации. Мне же предлагают объединиться с другими отрядами, выйти на открытую борьбу и этим расконспирировать себя. Разве это не ревизия решений обкома? Она неизбежно приведет к гибели наших отрядов. И никто не заставит меня участвовать в операции, даже намеченной штабом, если я считаю ее заведомо обреченной на неудачу. Нет, уж лучше я сам по моему скромному собственному разумению выберу себе операцию… Теперь о секторах. Мне обещают выделить сектор: сражайся, мол, от этой сосны вот до этой березы… А если я убью фашиста в пяти шагах от березы за пределами моего сектора? Что тогда? Штаб снимет меня с командования отрядом? Глупость! Мой сектор — вся оккупированная территория. И я буду воевать там, где сочту для себя удобным и выгодным… Я против штаба, против объединения, против секторов.

— Воронцов бросил обвинение в адрес Сабурова, — поднимается Бондаренко, — что-де он ревизует решения партийных органов. Да, Воронцов прав: партия поручила ему действовать отдельными мелкими группами. Однако в том-то и великая сила нашей партии, что она нигде и никогда не поклонялась мертвой догме, нигде и никогда не жила по раз и навсегда выработанному трафарету. Всякий раз партия принимала решение, исходя из обстановки. Сейчас эта обстановка в корне изменилась. Она не похожа на ту, что была, когда Воронцов переходил фронт. И мы были бы не коммунистами, а начетчиками, если бы не учитывали этих разительных изменений… Нет, Воронцов, не догма и не трафарет, а победа над врагом — вот непреложное веление партии. И мы заставим каждого подчиниться этому велению и не остановимся перед тем, чтобы призвать к порядку тех, кто будет продолжать идти не в ногу с партией… Ну, товарищи, кто просит слова?

Первым выступает Боровик.

— Мне кажется, правильно поставлен вопрос: надо заставить врага перейти от наступления к обороне. И мы тем скорее добьемся этого, чем скорее объединимся.