За кулисами - [9]

Недавно он, крайне взволнованный, позвонил мне из Нью — Йорка: «Дитер, Дитер, у меня здесь сидит мой новый русский друг. Ему бы очень хотелось услышать твой голос. Поговори с ним».

А я подумал: «Как так? У меня здесь что, секс по телефону?» Но все–таки сделал одолжение. Это было одно из его классических спонтанных мероприятий, от которых не знаешь, чего и ждать. Но все они, так или иначе, очаровательны.

К таким вот деяниям можно отнести стишок, выпорхнувший однажды из моего факса:

Вот Дитер Болен наш идет,

Ему никто зад не надерет

Силен, велик назло врагам,

Не лезет за словом в карман,

Он композитор самый лучший,

Все прочие — навоза кучи.

Он всех прекрасней во сто крат

Мой милый soul, мой милый heart,

Вот так держать, всегда вперед,

И пусть Наддель с тобой идет,

И в день рожденья Ди — Ди зайца

Расцелует его золотые… локоны.

Да–да, тот самый Вольфганг. Мне он нравится.

1986

Стефани фон Монако или как я чуть было не, почти, эвентуально, возможно, и все–таки, не стал принцем Гримальди

Впервые я повстречал Стефани фон Монако в начале 1986 года. Это было в Кельне, за кулисами популярной передачи на АРД. Мадмуазель Гримальди должна была впервые выступить на немецком телевидении со своим мегахитом «Irresistible». Модерн Токинг как раз начинал с «Brother Louie».

До того момента я наивно верил, что я и Модерн Токинг — звезды. Но вот тогда–то мне и было продемонстрировано, что значит на самом деле быть знаменитым. Вошла Стефани, и раздался такой шум, как будто Боинг 747 приземлился в палисаднике на окраине провинциального городка. Доселе я не видел ничего подобного: в центре принцесса, будто королева пчел. Подле нее громадный круг придворных слизняков. Десять телохранителей. Десяток менеджеров. Десяток персональных провожатых. И дюжина танцоров в придачу. Никто не мог приблизиться к девушке даже на двадцать метров.

Норочка, женушка Toмacа, совершенно разволновалась и испытала сильный жар. Ее мечтой маленькой девочки было пожать однажды руку живой принцессе. Знатность рода, вот что было для Норочки олицетворением крутизны. Это было заложено в ее белокурый микрокосм самим Господом Богом. Она охотно отдала бы за это левую ягодицу и свои двадцать пять цепочек от Картье в придачу. Главное — поговорить со «Стеф».

Даже у Toмacа дыхание участилось. Он сидел в своей костюмерной и повторял как робот: «Нельзя ли как–нибудь сделать так, чтобы Норочка и я познакомились с этой Стефани фон Монако? Наверное, можно как–нибудь устроить, чтобы мы познакомились! Итак, может, мы с ней познакомимся? Я уверен, ей тоже было бы приятно». Это было почти невыносимо.

Я счел это кривляние излишне манерным (конечно же, потому, что сам себя чувствовал таким маленьким, крошечным, незначительным). Вот, признался! Тогда эта леди выглядела, прямо как сладкая куколка: супер–миленькое личико, супер–хрупкая фигурка. Маленькая, милая принцесса на горошине, будто только что из сказки. (Сейчас почти забываешь, как круто она выглядела, стоит только поглядеть на нее: мужицкие плечи подводного диверсанта. Тысяча татуировок. Дешевые походные шмотки. Тогдашняя Стефани, напротив, сверкала так, будто непосредственно за «Мисс Диско» следовал конкурс на лучший костюм конца света).

Но правда заключается еще и в том, что вся эта шумиха была зверски несправедлива. Хотя, в Монако и во Франции «Irresistible» все–таки была мега–хитом. Но в Германии она находилась на втором месте после моего маленького «Brother Louie». И вдруг — мы не интересуем ни одну собаку. Я и мой Модерн Токинг словно и не существовали больше.

Признался! Собственно говоря, «Irresistible» была клевой песней. Каким бы сверхъестественным не было появление принцессы Стефани, ее голосбыл не менее сенсационно пискляв: она верещала своим тонюсеньким слабеньким голосочком «Ми–ми–ми», совершенно не попадая в тон. Сегодня, конечно, это не было бы проблемой. Одно нажатие кнопки, и современные саунд–компьютеры аккуратно украсили бы ее «ми–ми–ми» всякими там «брумм–брумм–брумм».

Тогда же продюсеры Стефани спасались тем, что тысячекратно копировали ее «ми–ми–ми» и накладывали друг на друга. И к тому же записывали хор, подпевавший во все горло. Получался премилый звуковой клейстер на любой вкус.

Но, в конце концов, это не было решающим фактором для успеха «Irresistible». Намного важнее было то, что здесь пела самая настоящая двадцатиоднолетняя принцесса на выданье, прямиком с французской Ривьеры. Дочь Грейс Келли. Сестра несчастной–разнесчастной Каролины. Которая так жестоко–прежестоко была обманута этим гадким–прегадким Филиппом Жюно. Нечто подобное восхищает какую–нибудь домохозяйку с юга Германии посильнее, чем появление президента Кеннеди.

В конце концов, Toмac и Норочка решили проблему встречи с принцессой в свойственной им манере. После того, как они безо всякого успеха поупрашивали всех менеджеров, перепробовали все возможные варианты, чтобы прицепиться к объекту своей страсти, они просто вылепили свою собственную правду.

«Так какова же принцесса? Вы разговаривали с ней?» — интересовался репортер у Модерн Токинг.

«Да», — сказал он, глазом не моргнув, — «замечаааательная женщина! Такаааая очаровательная! Мы с Норой великолеееепно с ней побеседовали. С глазу на глаз. В уюууутном кругу» — здесь он сделал многозначную паузу, — «Даааа, я думаю, мы как–нибудь навестим ее в Монако!..»