За кулисами - [39]

Мне было ясно: кто не улавливал всех связей на сто процентов, кто основывал АО, не имея подлинного потенциала, настоящих накоплений, тот был глупее, чем ставшая нарицательной молочница. С самого начала дело шло к гибели.

Но раз уж я не видел ни одного реального шанса для выживания АО Дитера, как же фирме Джека Уайта удавалось получить доход? Но, может быть, помимо прочего он занимался реализацией средств для улучшения роста волос.

В 1999 любой мог бы сделать такой же расчет, как и я. И все–таки новые акционерные общества лезли, как грибы из–под земли. Я то и дело слышал слова типа: «Да не забивай себе голову, Дитер! Это же не ради заработка денег! Просто люди хотят вкладывать деньги, так позволь им это делать!» Ни в ком не наблюдалось ни капли недоверия. И это делало меня еще более недоверчивым.

Я решил поближе присмотреться к самому преуспевающему в то время АО — ЕМ. ТВ в Мюнхене. Быть может, они знают что–то такое, чего не знал бы я.

Я поднял трубку и по телефону договорился о встрече с наместниками Папы Римского на бирже — Toмacом и Флорианом Гаффа. Братья Гаффа среди всего прочего купили права на «Муппет–шоу» и «Улицу Сезам». История бешеного успеха. В 1997 одна акция ЕМ. ТВ стоила лишь 34 марки, 36 месяцев спустя уже 10 166 марок. Это было не десять, не сто, не тысяча, это было почти тридцать тысяч процентов от начальной цены. Toмac Гаффа как раз купил за один миллиард права на Формулу 1. Миллиард! Только почувствуйте это слово на языке. Это тысяча миллионов.

У Гаффа были фильмы, у меня была музыка. Вместе получалась киномузыка — это была моя предпринимательская идея. Toмac и Флориан, с волосами, намазанными гелем, в рубашках с «Г», вышитом на воротничках, приняли меня. Под стать обстановке был и сияющий новизной фирменный центр, также выстроенный в форме гигантской буквы «Г».

Назвать это все супердорогим — это слишком дешево.

У входа стояло три шикарных Феррари. В гавани Монако яхта стоимостью в сорок миллионов ожидала прибытия своих владельцев. Девушки у входа выглядели, как Клаудия Шиффер, и были облачены в наряды от кутюр. Меблировка сработана из самых дорогих пород дерева, письменные столы — вершина эксклюзива. Филипп Старк рядом с ними — просто нищий, страдающий безвкусием. На стенах кругом оригиналы произведений искусства знаменитых мастеров. А в приемной буквально наступали друг другу на ноги строительные консультанты, инвесторы и кредиторы.

Чтобы быть до конца честным, скажу, что все это — вещи, о которых по тайком мечтает малютка Дитер из Ольденбурга, лежа ночью без сна. От зависти у меня опустилась нижняя челюсть. Но подтекст был ясен: каждый, кто входил сюда, должен был тотчас же открыть портмоне и купить акции ЕМ. ТВ.

Чтобы я понял, какую честь мне казали, мне устроили экскурсию по интерьерам здания: «Ты должен взглянуть на это, Дитер!» — заявил Toмac Гаффа — мы с ним сразу перешли на «ты». «И на это тоже! Это наша новая кухня. А это наш новый итальянский повар из пятизвездочного ресторана».

Я уставился внутрь помещения, выглядевшего как командный пункт космического корабля. Внутри находилась некая личность в шапке, которая носилась вокруг кофеварки экспрессо.

Послушай, а это вообще окупается?» — я был настроен скептически.

«Нет, конечно, нет», — услышал я в ответ, — «но мы проводим здесь чертовски важные бизнес–встречи. И теперь нам не нужно ездить в город, чтобы пообедать».

В принципе, произошло то, что я часто ощущаю при общениимужчинами: петушиная лихорадка. Мне собираются показать, кто петух на этом птичьем дворе. В большинстве своем акулы бизнеса не обладают статусом знаменитости как я. Поэтому им приходится окружать себя символами другого статуса, чтобы достичь моего уровня.

Я воспротивился и рассказал братьям Гаффа о своих успехах, рассказал, что я — величайший человек в сфере музыки. Что я продюсировал весь мир и даже Господа Бога. Что обо мне говорят, будто я изпяти фунтов свинины с луком могу сделать звезду.

«Черт возьми, Дитер», — в восторге кричал Toмac Гаффа, — «если это так, то мы непременно должнывместе создать студию звукозаписи». Он не просто заинтересовался. Он буквально пришел в восторг.

Мы трепались и трепались, и выдумывали умопомрачительные конструкции фирмы и акционерного общества «Гаффа — Болен».

«Скажи, Дитер», — вдруг спросил Гаффа после двух часов разговора, — «а как ты вообще представляешь себе свою дальнейшую жизнь?»

«Ну», — размышлял я вслух, — «делать деньги. Дальше писать хиты. Летом на несколько недель ездить на Майорку. В принципе, жить так же, как и сейчас».

Тогда Toмac посмотрел на меня задумчиво: «Почему же ты так жаждешь попасть на биржу, Дитер? Я хочу сказать: ты действительно желаешь себе этого? Погляди на меня! У меня в наблюдательном совете сидят сплошь идиоты, и я страдаю, принимая любое решение. Из–за любой ерунды я должен обращаться к своему финансовому председателю. И если я хочу что–нибудь купить, мне нужно идти с повинной в банк».

Признаться, я немного обалдел от того, какой оборот принял разговор. Но мне пошло на пользу то, что я услышал.

Гаффа был уверен в том, что он говорил. Более того, он все сильнее входил в раж.