За кулисами Антанты - [46]
26 декабря. Вот слова, сказанные Сазоновым в беседе с другом. До меня они дошли через общего знакомого.
«Я хотел поддерживать добрососедские отношения с Германией, которые казались мне совместимыми с франко-русским согласием. Три года тому назад миссия ген. Лиман фон-Сандера доказала мне, что германскому правительству нельзя верить, и открыла мне глаза на его намерения.[74] Г. фон-Пурталес плохо осведомлял свое правительство о действительном положении в России. Разразилась война. Императрица не пруссачка, она немка, и если бы дело шло об умалении одной лишь Пруссии, она не видела бы в этом ничего неприемлемого, при условии, что Германия оставалась бы неприкосновенной. Но она понимает, что Германия и Пруссия тесно связаны общей судьбой. Она меньше интересовалась бы Вильгельмом, если бы союзники намерены были восстановить Германию за счет Пруссии и возобновить Вестфальское соглашение. Возможно, что такое решете было бы ею одобрено. Оно могло бы оказаться выгодным для великого герцогства Гессенского. Однако, такое решение маловероятно. Впрочем, при всем этом речь идет о личных чувствах, которые могут привести к смене министров, но не к изменению политики. Император хранит верность союзу с Францией и Англией. Как бы ни было велико влияние императрицы, оно имеет свои пределы. Посмотрите к тому же на позицию г. Штюрмера. Официально, напоказ, он уверяет в своем желании воевать до полной победы и заявляет, что Россия в согласии со своими союзниками не сложит оружия до тех пор, пока Германия не будет побеждена. Взгляды императора не изменились и не изменятся. Армия не позволила бы этого.
Я часто высказывал такой взгляд на русскую армию, и я рад найти подтверждение его. Я говорил также, что Москва, а не Петербург, выражает чувство русских, и что между Москвой и армией будет полное единомыслие относительно Германии и куцего мира, и что император был бы устранен, если бы поддался влиянию германофильских кругов при дворе и в петербургском обществе.
Около трех педель тому назад Бернсторф говорил о рождественском подарке в виде мира. Я думаю, что американские немцы, близкие к Вильсону, осведомили его о намерении президента обратиться с посланием о мире и благоволении, и немцы думали, что если они обратятся с посланием раньше Америки, то все нейтральные государства поверят в их готовность заключить мир, и создастся комбинация, перед которой нельзя будет устоять. Результат получился не тот, которого они ожидали. Вильсон должен быть огорошен и рассержен плохим приемом, оказанным его ноте в странах Антанты. Успокоится ли он на отказе Антанты высказать свои условия мира? Он может стать для нас очень неприятен, даже не становясь в открыто враждебные отношения и не уклоняясь от американских, или, вернее его собственных представлений о нейтральности и беспристрастии. Вот заявление генерала Поливанова о русской императрице, полученное мною из того же источника: «Дело не только в германских симпатиях. Есть еще одно обстоятельство, объясняющее позицию и поведение императрицы, а именно, ее желание сохранить монархический принцип. Трудно представить себе, до какой степени императрица исполнена этого стремления. Выше судеб наций она ставит судьбы династии, и она боится поражения Вильгельма, так как в ее глазах оно явилось бы поражением монархического принципа. Греческий принц Николай усердно играл на этой струнке, беспрестанно повторяя, что насильственные меры против короля Константина сослужили бы 130 службу республиканским и революционным идеям. Из Берлина дан приказ пользоваться этим аргументом для давления на русский двор. Г. Штюрмер поддерживается партией императрицы. Поэтому-то он и не захотел принять по отношению к Греции Энергичные меры, которые предлагало Французское правительство и которые были необходимы для обеспечения свободы действия салоникской армии. Чтобы пользоваться милостью так называемых высоких cфep, нужно быть совершенно чистым с монархической точки зрения и униженно льстить священным идеям. Мой преемник, ген. Шуваев, целует руки императора. Ген. Сухомлинов был превосходнейшим придворным. Когда дела идут плохо, обращаются к серьезным людям, но при первом же просвете их прогоняют.
«Несколько дней спустя г. Сазонов спросил меня: Вы видели телеграмму гг. Бриана и Асквита г. Штюрмеру по поводу польского вопроса? Оба министра приняли к сведению обязательства министра иностранных дел касательно автономии Польши. Они сделали это в очень вежливой и осторожной форме. Но г. Бозелли решил, что он тоже должен выставить свое мнение. В результате получилось его досадное выступление. Италия, вмешивающаяся в польский вопрос, – поистине, это, слишком. Было бы так легко избегнуть этого унижения и я глубоко сожалею, что вопрос о польской автономии стал международным. Это – серьезная ошибка!!»
