За красными ставнями - [4]

Морин Холмс, стоя на ступеньке позади Г. М., робко заговорила ему на ухо:

— Боюсь, сэр Генри, кое-кто знает, что вы здесь.

— Ну… — пробормотал великий человек, очевидно еще не решив, как относиться к увиденному. Внезапно он встрепенулся: — Ой, девочка моя! Посмотрите туда!

Это был окончательный триумф. le moment supreme.[7] У центральной двери аэровокзала стояли два арабских мальчика лет девяти-десяти, в подозрительно белых куртках и брюках. Оба были облачены в красные фески с кисточками, что в наши дни символизирует всего лишь принадлежность к мусульманской вере. И оба склонялись по обеим сторонам предмета, напоминавшего свернутую в рулон широкую красную дорожку.

Повинуясь сигналу, мальчики метнулись вперед, как обезьяны. Красный ковер быстро развернулся перед трапом.

— Хм! — произнес сэр Генри Мерривейл с новыми нотками в голосе.

— Красный ковер для вас! — воскликнула Морин. — Разве это не чудесно?

— Ничего особенного, — отмахнулся Г. М. — Я равнодушен к таким вещам. — Поднеся ладони ко рту рупором, он крикнул: — Эй!

Учитывая, что оркестр оглушительно играл второй куплет «Боже, храни короля!», а зрители издавали такие громкие звуки, какие издают только в Танжере, следует удивляться тому, что даже Г. М. едва смог заставить услышать себя. Тем не менее это произошло.

— Эй! — окликнул он снова.

Красный ковер остановился. Два маленьких коричневых личика приподнялись под красными фесками.

— Вы сдвинули этот чертов ковер чересчур вправо! — прогремел визитер, иллюстрируя слова жестами. — Через минуту он окажется под хвостом самолета. Передвиньте его влево, чтобы я мог пройти по нему!

В местности, где одна фраза может содержать слова на пяти языках, сопровождаясь объяснительными жестами, легко заставить себя понять. Арабские мальчики кивнули, усмехнувшись и сверкнув белками глаз. Красный ковер покатился вперед и остановился у подножия трапа. Мальчики, снова повинуясь тайному сигналу, исчезли.

— Хм! — повторил сэр Генри Мерривейл.

Небрежно, как фокусник, протягивающий ассистентке деталь реквизита, Г. М. передал панаму Морин. Спустившись с оставшихся ступенек величавой походкой, он приложил руку к сердцу и поклонился направо и налево так низко, насколько позволяло брюхо.

— Muchas gracias, — поблагодарил сэр Генри. — Je vous remercie. Naharak sai'd.[8] Благодарю вас, члены Консервативной партии.

Шум стал громче самых яростных залпов зениток во время бомбардировок Лондона десять лет назад. Смущенная Морин, все еще держа панаму Г. М., потихоньку спустилась и встала позади него.

— Не знаю, что нам делать теперь, — признал знатный гость. — Шоу было прекрасным, но где церемониймейстер?

Однако помощь уже была близка.

Управляемый тем же таинственным сигналом оркестр так резко остановился посреди четвертого куплета «Боже, храни короля!», что один из тромбонов не сумел умолкнуть вместе с остальными. Толпа штатских в ярких костюмах перестала кричать. Морин почувствовала, что в голове у нее гудит от внезапной тишины.

Худощавый молодой человек среднего роста нырнул под правый канат и снова выпрямился. Несмотря на смуглое лицо и гладкие черные волосы, в нем не было и намека на качество, обычно именуемое елейностью. Твидовый пиджак спортивного покроя с серыми фланелевыми брюками и синим галстуком могли быть приобретены на Бонд-стрит.[9] Хотя даже лучший друг не мог бы назвать молодого человека красивым, его лицо свидетельствовало о живом уме и чувстве юмора, которые служебные обязанности вынуждали маскировать официальной вежливостью, близкой к чопорности.

В левой руке молодой человек держал скромного объема пачку бумаг. Отвесив формальный поклон Г. М., он устремил на визитера взгляд выразительных золотисто-карих глаз.

— Позвольте первым приветствовать вас, сэр Генри, — заговорил молодой человек по-английски без всякого иностранного акцента. — Я — Альварес, комендант.

Комендант чего? И почему не в форменной одежде? Это могло что-то означать. Но Г. М. не стал развивать тему.

— Знаете, сынок, — отозвался он, с сомнением потянув себя за мочку уха, — это необычайно любезно с вашей стороны. Но вы уверены, что приветствуете того, кого надо? Я добрый старый Герби…

Альварес остановил его едва заметным жестом.

— Не будет ли благоразумнее, сэр, отказаться от инкогнито? — почтительным тоном предложил он.

— Хм! Ну, поскольку все, кажется…

— Сэр Генри! — прервал их разговор звонкий женский голос. Девушка нырнула под канат и побежала к ним. Взгляд Морин Холмс сразу же устремился на нее, хотя это было почти незаметно благодаря опущенным ресницам.

Вновь подошедшая, без сомнения, была англичанкой, на вид лет двадцати пяти и явно дружелюбно настроенной. Ее густые волосы натурального золотистого цвета были замысловато уложены. Под тонкими и изогнутыми, но не выщипанными бровями поблескивали голубые глаза. Светлая кожа краснела при малейшем напряжении. Хотя девушка практически не использовала пудры и губной помады, от нее исходила аура женственности, ощутимая как физическое прикосновение. Сама она едва это сознавала, хотя посторонний мог бы поклясться в обратном. На ее плечи было наброшено легкое пальто, которое не скрывало творения парижского портного с плас де Франс; великолепную фигуру плотно облегало неортодоксальное шелковое летнее платье с глубоким вырезом. Она была в открытых сандалиях на босу ногу.