За краем Вечности - [97]

— Что, самый умный? — прорычал Тимми, гневно комкая эфес сабли и злобно скалясь. Джек то ли изящно, то ли грубо обернулся, недобро сощурившись.

— Из нас двоих — однозначно!

Сабли снова лязгнули о ножны, пираты злобно взревели, но я мгновенно кинулась между ними, расставляя руки в стороны.

— Хватит! — заорала я, загораживая вояк друг от друга и глядя в лицо Тиму. Клинки в руках медленно поникли и опустились. — Вам не стыдно? — и обернулась к Воробью. — Раскудахтались, два петуха! — взгляд вернулся к Тиму, стыдливо опустившему голову, но по-прежнему метающему злобные взгляды в оппонента за моим плечом. — Вам что, больше заняться нечем? Как дети малые!

— Ну-у, знаешь ли, цыпа… — бодро начал было Воробей, вальяжно взмахнув клинком как продолжением руки.

— Молчать! — рявкнула я, оборачиваясь к нему. Сабля в капитанской руке вздрогнула, и я внезапно обнаружила её глядящей мне в грудь. Возмущённый взгляд с трудом поднялся к беззаботному лицу кэпа, задержавшись на горле, оценивая, стоит ли смыкать на нём мои ладони прямо сейчас. — Я не знаю, что на вас нашло, придурки. Постараюсь считать в ваше оправдание, что всему виной та самая странная сила, которая погубила всех искателей амулета, в том числе и Киджеру. Хотя сильно сомневаюсь. — Я подступила к лихому пирату вплотную, прямо глядя в сверкающие, бессовестные, заигрывающие чёрные глаза. Джек запустил саблю в ножны и радушно развёл руками, покоряя мою раздражённую натуру чертовски обаятельной улыбкой. — Но знаете что? — на щеках проступил предательский румянец от столь близкого нахождения к Джеку, и дабы скрыть его, я обернулась к Тиму. — Меня это безумно раздражает.

— А-а, понимаю, у женщин бывают такие периоды, когда они… ммм… весьма раздражительны, — подал бесстыжий голос Джекки. Я зажмурилась, мирясь с гневом, а потом заставила себя повернуться к капитану Воробью. Вокруг того так и витало безмятежное спокойствие, как у отобедавшего кота. Он качнул головой, поджал губы, пожал плечами и добавил: — Это естественно.

— Вы меня достали. — Взгляд метнулся к раскрывшему было рот Тиму, подошедшему к нам на расстояние вытянутой руки. — Оба! — перебила я. Рука нырнула в лиф платья, цепляясь за тёплый мягкий пергамент. — Значит так! Тебе — это, — и чувственным ударом припечатала пергамент к капитанской груди. Тот тут же накрыл мою ладонь своей, и бумажка выскользнула сквозь пальцы. Я цыкнула и скользнула взглядом по небу. — А тебе — это, — и легко, благодарно, по-дружески обняла ошеломлённого Тимми. Воробей за спиной подавился усмешкой. Но не успели руки парусного мастера, ответно обвить мою талию, я отстранилась. — А это — вам обоим! — и зарядила двум пиратам синхронные, увесистые и как по мне, вполне заслуженные подзатыльники. Оба отшатнулись, но я, не желая разглядывать их физиономии, с чистой совестью зашагала прочь с палубы. Но прежде, чем скрыться из виду, слух уловил постфинал «ссоры двух барышень».

— Сняться с якоря. Выйдем в открытое море. А ты, — Воробей сурово глянул на Тимми, — теперь обычный матрос. Будешь драить палубу. А с парусами мы прекрасно справимся и без твоей помощи. Надеюсь, ты уяснил урок, что ещё одна подобная выходка — и акулам за бортом перепадёт десерт из твоей мятежной тушки.

Мы с Джеком синхронно покинули палубу и в унисон хлопнули дверьми кают.

Постепенно Исла-Сантос превратилось в крохотную точку, мухой маячившую на горизонте. Тучи ли ветер прогнал от нас, нас ли от туч — солнце заняло свою привычную позицию и опаляло каютное окошко тёплым светом. Делать не хотелось решительно ничего, ровно как не хотелось кого-либо видеть после суровой взбучки. Однако при воспоминаниях устроенного мной фееричного разноса гордо расправлялись плечи: я смогла показать себя и не ударить в грязь лицом после гадостей, которых наговорила Джеку в подворотне. Ненароком услышанные в споре двух пиратов нелестные высказывания обо мне дали повод новой обиде. Однако, стоило признать, что таким образом мы поквитались. И всё-таки Воробья следовало простить: Джек отозвался не лучшим образом обо мне, но в то же время ни на секунду не сомневался в том, что я вернусь, что смогу. Каким бы нелепым это ни было, обида на заботливого Тима была значительнее: тот решил для себя, что меня всеми силами надо оберегать и защищать, а что более досадно — пытался убедить в этом всю команду. Это угнетало сильнее едких слов: выходит, парусный мастер принизил меня перед всеми, сообщив, что я ни на что не способна и всенепременно не смогу за себя постоять.

Иногда отсутствие излишней заботы и сюсюканий идёт на пользу сильнее чьих-то переживаний: когда не дают возможности расслабиться и проявить слабость, тебе легче не поддаться желанию опустить руки и расклеиться, посылая всё к чертям. Когда же наоборот, приходится всеми силами доказывать, что ты достойна стоять рядом с этими людьми, их равнодушие помогает выглядеть сильнее. И чувствовать себя соответствующе.

За этими размышлениями меня и застал непонятный стук в дверь.

— Кого там принесло? — простонала я, поднимаясь и отправляясь к дверным створкам. — Джек? — равнодушно произнесла я, когда, толкнув дверную ручку, шибанула по бесстыжей физиономии дверью. — Пришёл рассказать о своей связи с «Голландцем» и Тёрнерами?